Александр Волог - Берегиня

Что такое? Ужель потеплело?
Словно кто-то Природе дал знак.
И метель за окном присмирела.
И куда-то забился сквозняк.

Стало в доме светлей и просторней,
Будто лишний светильник я внёс.
И запрыгал в щенячьем восторге
Мой солидный и правильный пёс.

Воскресенье блеснуло из будней.
Снова я подобрел, зашутил…
Ничего не случилось, как будто.
Просто, давеча друг позвонил.

Расстегну на тебе
шубку.
Я тебе расскажу
сказку.
Приоткрылись твои
губки.
Заблестели твои
глазки.
Это было давно
очень.
Это было в стране
дальней.
Это было плохой
ночью.
Это было в чужой
спальне…
Извини, я не то
что-то.
Это всё из другой
сказки.
Ну-ка, стянем, давай,
боты.
Это что тут? Никак,
краска?
Ну а сказку начнём
снова.
В тридевятом таком
царстве
Проживала одна
дочка.
Проживал с нею кот
Барсик.
А у девочки был
папа.
И была у неё
мама…
Что ты делаешь там,
лапа?
Что-то скуксилась ты,
прямо.
Вот, возьми-ка пока
веник.
Я пойду подогреть
чайник.
Ну, а сказку потом
слепим.
Как-то, видишь,
не получается.
А чего так грустят
глазки?
Ты ж большая, не плачь,
полно.
Ведь большим – им нельзя
плакать.
Разве только им очень
больно.

Летели по ветру, слабы и неловки,
красные зёрнышки – божьи коровки.
Какое широкое озеро было
для их утомлённых коротеньких крыльев!
Уж виден был берег, заманчиво плотен,
но в воду ронялись они на излёте.

А маленькой девочке жалко их было,
а девочка в воду, робея, входила,
застенчиво ёжилась в брызгах седых
и божьих коровок снимала с воды.

Уж так ей хотелось не быть в одиночку,
пока ещё нету ни сына, ни дочки,
хотелось быть доброй, большою и ловкой,
кого-то спасать – ну, хоть, божью коровку!

Не вытравить: безжалостное лето,
Пропахшая лекарствами постель,
Ночник и крик – Включите больше света!
Успеем належаться в темноте!

И я включал. И комната пылала,
В сияньи люстры медленно плыла…
Но всё равно, ей света было мало.
А солнышка она не дождалась…

А я живу. В квартирах полутёмных
Меня коробит, как дурной навет,
Тревожный конус света ламп настольных,
Интимных спален пошлый полусвет.

И я, совсем не верящий в приметы,
Косясь в углы, где затаилась тень,
Всем говорю – Включите больше света.
Успеем належаться в темноте!

…В Москве сегодня пасмурно и снег.
Температура – около нуля…
Расставлена бесхитростна снедь.
Хозяин восклицает «Вуаля!»

Разлито в рюмки красное вино.
Сегодня – праздник. Через час – салют…
А там, откуда я, всё время ночь.
Всё время три часа и пять минут.

За дверью – ребятишек голоса.
За окнами – огни, движенье, смех.
А там откуда я – всегда глаза
Под жёлтой синевой прозрачных век.

Там шопоты – зачем и почему?
И запах окончанья бытия.
И сразу – пустота во всём дому.
И всё не просто, там, откуда я.

И даже если скажут: Нет вины!
Отцы церквей, мечетей, синагог —
Есть тёмное соседство глубины.
Так что имел в виду хитрюга-бог?

Неужто это – Окуджава, залп
Салюта, под ладонью женский шёлк,
И виден из окна Речной вокзал…
Всё попросту, всё мелко… Хорошо.

Живём как на причале —
Волна у ног колышется
И чалки отдают.
Живём как на вокзале,
Где всё извечно движется
И временен уют.

Проводим и встречаем,
Следим за светофорами,
Глядим за поворот.
И сам вокзал, качаясь
И стукая платформами,
Куда-то нас везёт.

Но вдруг, хрипя над гамом,
Ворвётся в уши силою —
И встанешь на ветру:
– Отходит поезд «Мама».
– Отходит поезд «Милая».
– Отходит поезд «Друг».

А у других перронов —
События столетия,
Букетов пёстрый лес.
Приходит поезд «Жёны»,
Приходит поезд «Дети»,
«Приятели» – экспресс.

А там, за поворотом,
Уж подаётся задом
Ещё один состав.
Посадка – не забота.
Билетов тут не надо.
Счастливый – он отстал…

Твёрдость глыбы не понять волне текучей.
Яр огонь не понимает плач поленьев.
Что ежу морскому птичье пенье?
Что слепому червю звёздный лучик?

Что для тигра – ненависть шакала?
Что улитке – упоенье бега?
Что Гекубе – интеграл Лебега?
Не понять Гекубе интеграла…
Дряхлость юности непостижима,
А покою не понять движенья.
Чуждо ликованье – пораженью,
Тающему снегу – струйка дыма.

Точке недоступны расстоянья,
Человеку – то, что он не прожил…
Люди, люди, как же вы несхожи!
Как преодолеть непониманье?

Как холодно! Как в этом мире холодно!
Как будто склад холодного оружия.
В железных сейфах, равнодушней золота,
Касаемся телами, но не душами.

Как холодно! Хранимся в холодильниках
– Хоть некоторым и хранить-то нечего.
А лязг металла стрелками будильника
Отодвигается к утру от вечера.

И отчуждённо раздвигаясь в разности,
Расходимся в глуши непонимания…
А может быть, достаточно бы малости
– Одной теплинки близкого дыхания?

А может быть, достаточно бы крошечки
– Одной улыбки соприкосновения?
Так много праха натрясли подошвами,
Что и не видно головней горения.

И в неприкаянности одиночества
Касаемся холодными телами…
Кому отсыпать пониманья горсточку?
Подайте кто-нибудь щепоточку тепла…

Он слёг. Хворал недолго. Отошёл.
Собрали небогатые поминки.
И вдруг – уже усевшися за стол —
Услышали стук пишущей машинки.

Сидевший с краю зять тихонько встал,
Дверь кабинета приоткрыл неловко…

Град торопливых клавишей стучал,
Крутился валик, тренькала коробка,
Выбрасывались веером листы
И слово билось головой в страницу…

Как надо ничего не пропустить!
Как надо торопиться, торопиться,
И делать вид, что это так легко,
Что каждый лист спокойно аккуратен,
Покуда он ещё не далеко,
И слышно всё, что хочет досказать он…

Вредно курить? Кури…
Времени перерыв.
Ночи усталый свет.
Отдыха табурет.
Руку ко лбу притронь.
Газа пустой огонь.
Над головой – твоё
Стираное бельё.
Мутно вода сошла.
Ванна белым-бела.
Сумка пустым-пуста.
День хлопотать устал.
Капает вечный кран.
В темя долбит обман.
В память воткнулась ночь.
Как вороненый нож.
Тесный мирок угла.
Где-то – колокола.
Где-то – магнитофон.
Где ты, хороший сон?
Как далеко кровать…
Вредно существовать.