Александр Волог - Берегиня

А у нас на грузных, восьмиосных,
Закреплёны и зачехлены,
Дыбятся машины тупоносые,
Сделанные для войны.

И пока ещё живучи войны,
Над планетою тревожен дым,
Будут мчаться, мчаться эшелоны,
Отданные молодым.

Потихонечку сопящие
в глубине большого сна,
очень беззащитны спящие,
доверяющие нам —

пассажиры ли купейные
в машинистовой руке,
отдыхающая смена ли
в караульном городке,
косари неутомимые,
прикорнувшие на час,
утомлённые любимые
на подложенных плечах…

Так доверчиво медлительно
их дыхание в висок…

Человечество, будь бдительно!
Не давай зарезать сон!

Полигоны, полигоны —
то барханы, то полынь.
На плечах у нас погоны,
где эмблемами – стволы.

Офицеры наведенья
собрались в один кружок.
Нынче части день рожденья,
нынче каждый – царь и бог.

Командир внушает строго —
«Молодёжь, не подведи!».
Сзади – дальняя дорога,
нынче стрельбы впереди.

И сержант, в поту умытый,
командиру говорит —
«Всё чужое будет сбито,
всё своё пускай летит!».

Полигоны, цели, стрельбы,
солнце знойное палит.
И над нами наше небо —
продолжение земли.

Сегодня – полёты,
Сегодня – мишени.
Высокие ноты
Высотных сражений,
Пока что учебных,
Пока что нестрашных…
В сегодняшнем небе
Нет места вчерашним,
Нет места сомненьям
Над быстрою бездной,
Вчерашним уменьям —
Уже бесполезным.
Есть прочное место
Для завтрашних взлётов.
Из крепкого теста
Сегодня пилоты.
А мы их сбиваем – условно, учебно…
Напряжное, нужное время – ученья.

Аэрофлотские огни.
На старт выруливает ветер.
Господь-пилот, ты сохрани
Ту, что всего одна на свете!

Прожекторами шевеля,
Напрягши маяки до боли,
Да сохранит тебя Земля,
Пилот, в твоей опасной доле.

И стоя на своём посту,
На грани темноты и света,
Я Землю сохраняю ту,
Что лучше нет, и хуже нету.

Так нужно каждому из нас
В своём пожизненном полёте,
Не прерываясь ни на час,
Всегда хранить, беречь кого-то.

…И напряжённые зрачки
Остановив на альтиметре,
Пилот доверчиво хранит,
Ту, что всего одна на свете.

Была объявлена тревога.
Всю ночь не спал, насторожён,
Готовый к исполненью долга,
Ракетный наш дивизион.

А ночь была такою белой,
И словно встав на якоря —
На маковки елей – горела
Неярко рыжая заря.

А мы сидели до рассвета,
Врагам – застава на пути.
И чутко нюхали ракеты
В зелёном небе – кто летит?

А эту ночь мы пропустили.
Под утро нам был дан отбой —
Наверно, потому, что были
Мы все принять готовы бой.

Я заступаю в день рождения
дежурным пульта наведения.
Нас трое у большого пульта.
Минуты, строгие, как пули.
Они лежат у нас в ладонях
так, как лежали бы в обоймах.
И шесть часов, как шесть снарядов,
как мегатонные заряды,
и каждый грозен и тревожен,
и каждый час взорваться может.
А на экране, как по фронту,
Земля развёрткою развёрнута.
И мы следим за нею пристально,
мы бережём её так истово.
Мы бережём её старательно,
как берегут детишек матери,
как берегут любимых девушек,
в голодную годину – хлебушек,
как совесть берегут от тления,
как знамя – посреди сражения.
Мои товарищи суровы.
Лишь редко глухо стукнет слово.
Мои товарищи спокойны,
как будто им подвластны войны.
И нет на лицах их тревоги.
Они сейчас почти как боги —
из тех, что держат шар земной
в тугих руках над головой…
Хороший шарик голубой,
с росой, с рассветами, с тобой,
с моим вихрастеньким сынишкой,
и с недочитанною книжкой,
где столько много недоделано,
где мы у пульта наведенья,
чтоб мирны были дни рожденья.

Песка и полыни смешенье.
Жарищи безжалостный свет.
Разбитые напрочь мишени.
Обломки крылатых ракет.

Мы в Зону уходим не строем,
минуем внимания знак,
и делаем дело, о коем
не всем полагается знать,
без спешки, но без передышки…

И время зависнет, как взрыв,
пока не развоется вышка,
покуда в стрельбе перерыв.

А после угрюмой сирены,
когда мы кончаем наш труд,
то в Зону, солдатам на смену,
стадами сайгаки идут.

Бегут, как в пустыню – аскеты,
спасать отбивные бока,
как будто бы лучше ракеты,
чем дюжина пуль из А-Ка.

Они исповедуют ныне,
в двадцатый расстрелянный день,
что лучшее в мире – пустыня
и взрывы
– но без людей.

Зимой тут безлюдья законы,
мороз над пустынею крут…

Опять отправляемся в Зону.
И снова сайгаки бегут.

Сплошная сталь вокруг меня
И только впереди —
Тоннель, как выход из огня,
С нарезкой на пути.
Конец тоннеля – свет во мгле,
А значит – цели там.
Но я пока лежу в стволе
И вешу девять грамм.

Заряд в порядке, капсюль сух,
Из дула я гляжу,
Перед своим полётом дух
Пока перевожу,
Готова к выстрелу вполне —
А выстрел будет дан!
Но я ещё лежу в стволе
И вешу девять грамм.

И обстановка мне ясна,
Из дульного зрачка
Я вижу этот мир сполна,
Я жду наверняка.
Тревожно нынче на земле
И невтерпёж врагам.
А я уже лежу в стволе
И вешу девять грамм.

Всего-то дела – навести,
Да и спустить курок!
Боёк ударит в зад – лети,
Не выбирай дорог!
И я не в гневе, не во зле
Пульну навстречу вам…
Пока что я лежу в стволе
И вешу девять грамм.

Но тот, кто выставит прицел,
И кто нажмёт курок,
Пусть поглядит, покуда цел,
На лучший из миров.
Он должен знать, а если нет —
Скажите – где-то там
Моя сестра лежит в стволе
И весит девять грамм.

Берёт за горло волк, зверея с голоду.
А заяц прочь бежит, коль что не так.
Бредёт на бойню бык, понурив голову,
Но прячется в расселине слизняк.
Плетёт паук зловредненькое кружево,
А древоточец черноту сверлит…
Никто в тебе не воспитает мужества,
И смелости никто не подарит.

И в страхе отрухляветь и заплесневеть,
Но чтоб и сердцем не окаменеть,
По совести идёшь ты, как по лезвию,
Где выбор только между «да» и «нет».