Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество

«Почему печаль на лицах?
Или старость так гнетет?» —
«Да, конечно, нам не тридцать,
Время, брат, свое берет.
Но причина есть другая,
Ей название – «разор».
Кто страну оберегает?
Что «ни пуп земли», то вор!
Да чего глаголить зряшно…
Ан на всех не хватит зла!
Эх, по кругу горьку чашу!
Выпьем… И забьем «козла»!»

Болеем телом – душу славим,
Душа болеет – мы молчим.
Мы говорим, что жизнь отрава,
А сами безоглядно мчим
По бездорожью, по увалам,
По гулким, пенистым волнам.
И не покажется нам мало,
Коли никто не ждет нас «там».
Слова «неправильно» и «правильно» —
Озвучивать их смысла нет,
Сторонка левая иль правая,
Везде в соседстве тьма и свет.
Движенье наше убыстряется,
Опять обочина, холмы,
И лица напрочь размываются
И вот уж мы уже не мы…

А повернуть обратно… Как же?
У «некто», «нечто» свой резон,
Своя дорожная поклажа
И колокольчика свой звон.

Военкомат, военкомат…
Ведь я твой нареченный брат,
Но только разница в одном:
Я стал сутулым стариком,
А ты все так же молод, прям
И так же неизменно строг.
Роса на окнах по утрам,
Высок и величав порог.
Позволь подняться, ощутить
Необъяснимый тот мандраж,
Как приговор: быть иль не быть..
И как над пропастью вираж!
О, как мне нравилось тогда
В холодном коридоре ждать…
В глазах мерещилась звезда
За подвиг… Радостная мать!
И хуторские пацаны
Таращатся во все глаза!
А я надежный страж страны,
Для всех мастей врагов – гроза!

Конечно, в армии служил
И под Китаем воевал,
И форму с гордостью носил,
Устав, как надо, соблюдал.
Не без погрешностей – они
Всегда, хоть будешь ты в раю.
За днями проходили дни
И тоже будто бы в строю.
Я до сих пор сберег значки,
И гимнастерку, и ремень.
Тех незабвенных лет сверчки
Трещат, как только ляжет тень
На землю сумерек, луна
Взойдет над Родиной моей.
Я думаю: в беде страна,
А кто протянет руку ей?
Военкомат, военкомат…
Тебя чуждается юнец —
Позорно звание «солдат»,
А не позорно – трус, подлец?
Такой вот страшный перекос,
«Косит» юнец, «косят» друзья —
Наркотики. Ушиб. Понос.
Худая, гадкая стезя!
Я знаю, что иные есть —
Они стоят на рубежах!
Им от народа – слава, честь,
И я их воспою в стихах!
Военкомат, позволь войти
В твой осиянный коридор.
Не разошлись у нас пути,
С тобой мы вместе до сих пор!
И, встав во фронт, я доложу
(Хотя на мне погон и нет!):
«Еще России послужу —
Был воином всегда поэт!»

Россия – могила берез,
Могила полей, деревень?
От вдовьих старушечьих слез
Ненастнее осени день.
Родные березы, поля,
Подворья в сухой лебеде,
Вы живы… вас любит земля,
Сама она тоже в беде.
Курганы, холмы и бугры —
В них падают звезды дождем.
Твои мы, Россия, дары
На склоне последнем крутом
Под тенью Креста подождем.

Когда бывает тебе трудно,
Легко ль находишь ты ответ?
Икону не держи подспудно,
Не прячь во тьме, поставь на свет,
На ясном месте, видном самом,
Чтобы ты зрил Его глаза,
Чтоб осенял тебя перстами:
Лихая отстранись, гроза,
Свирепый зверь, забейся в кущи,
Ползучий гад – в овражном дне,
Крутая стань пологой, круча,
Любовь, пребудь внутри… извне…
Иисус Христос и Матерь Божья —
С Небес струится их тепло.
…Ты на божнице осторожно
Протри ладонями стекло.

«Возрадуйся!» – стенает попик,
«Терпи!» – взывает президент.
Век минул. Так же смурно, топко.
Казенный поистлел брезент,
Над головою брезжут дырки,
Коробит душу та же скорбь.
На брюках нэповская бирка.
На теле сталинская корь.
Но кто попа поставит к стенке?
А президенту даст отлуп?
Ну а пока народу пенки
Дают попробовать на зуб!..

«На всех не хватит!» – этот принцип
В ходу поныне на Руси.
И те, кто наверху, у власти,
На крохи кус не делят, просто
Запихивают целиком
В большое брюхо,
Без мозолей довольно руки потирая,
Ему, конечно, жизнь – малина,
Его продлится долго век,
А в день прекрасный похоронят,
Да с подобающими почестями
И, верно, из обделенных,
Худой, в залатанной одежде
Обронит слезы без притворства,
Вслух Богу жалуясь: «Как же
На свете жить нам без кормильца?!»
…Всегда так было на Руси!

Есть в человеке странная черта…
Коль подошел к горе, то непременно
Карабкаться начнет по крутосклону
Без всякой цели. Так же без нужды
Он спустится в расщелину, в которой
Поток клокочет, камни превращая
В песок, а белый свет в летучих
Мышей, холодных, липких, как листва,
Осклизло почерневшая в предзимье.
Он, человек, над бездною повиснет,
А повисев минуту иль подольше,
Полезет по скале, рискуя жизнью.
Там, наверху, с усмешкой его спросят:
«Ну, расскажи, чего ты видел, слышал?
Зачем ты в сатанинскую утробу
Попер, не пожалев своей башки?»
Он как бы в оправданье кинет взглядом
В глубь беспросветную и тихо покачает
Он головою, пестрой от седин,
Заложит руки за спину, пойдет
Спокойно, будто по лужайке ровной,
Неимоверно узкою тропой,
Нависшей над неведомою бездной.

Усохла, постарела,
Глядит на небеса.
На ветку птица села,
Встревоженно пропела.
Сронилася слеза.

Дороги нет обратной.
Она и не нужна:
Распахнут вход «парадный»,
Ждут ангелов отряды —
Их заповедь красна:

Доставить душу к Богу,
Лишь встанет на крыло.
Еще… еще немного…
Торжественно и строго…
Но вовсе не прошло…

Ночной грозы двоякий смысл:
До смерти напугать,
Потом святой водицей смыть
Страх… силушку отдать…
Мать кротко молится в углу.
Попрятала детей.
Слова роняет: «Не смогу…
Меня, Господь, убей…»
В огне выныривает муж
Портретом на стене.
Он сгиб от лихоманских стуж
Судьбы. Не на войне.
В его глазах болит вина.
Ей, бабе, тяжело,
Ей не помочь. Страшна стена.
Быльем все поросло.
Но вот и отлегло…
Она с коленей поднялась
И подошла к окну.
Шел дождь, отрадою светясь.
Так шел и в старину.
Засуха смыта. Будет рожь,
Картошка, огурцы.
Покойно спят (их не тревожь!)
Кровинки-огольцы.

Мои хуторяне-ровесники
(Несладкой была у них казнь!),
Кто раньше, кто позже на местном
Кладбище рядком улеглись.
Иду от могилы к могиле
С печально склоненной главой:
Владимир, Дмитрий,
Василий,
Вставайте, идемте со мной
На берег покойной Паники,
Бутылку вина разопьем
И весело юность окликнем
И скажем, что мы… не умрем!