Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество

Нет хутора. Только кладбище,
Обочь худосочный туман.
Никто никого здесь не ищет,
Не кличет Марию Иван.
Давно их следы запропали
На гребне истаявших лет.
Предзимья прогорклые дали
Зазастил бурьяна скелет.
Сиротство, звериные крики.
Блуждающий ветер подул.
Явись в Поднебесии Ликом
Мать Божья – Сияние Дум,
Развей горевое ненастье,
Верни мне родимых людей:
Марию, Ивана, Настасью…
Их не было в жизни добрей!
Затопят дровами пригрубок
И свечку зажгут в уголке,
Промолвят их тихие губы
О тех, кто давно вдалеке
О родине малой скучают
Иль вовсе забыли ее.
…Никто меня здесь не встречает
И в избу с собой не ведет.
Кресты. Да могилы. Да чичер.
Один я на мерклой меже.
И плачет округа по-сычьи.
Как странно, как страшно душе!
Чертой разделены запретной:
Я – тут… Там – подруги,
друзья.
Я их окликаю. Но тщетно.
Зовут они дружно меня.

Всех земля принимает с любовью,
Прижимает к груди, бережет
Под своим неветшающим кровом
И за это ничто не берет,
Кто бы ни был – аскет, алкоголик,
Божий праведник, вор, ловелас.
Вот поэтому солнышко в поле
И вьюнком оплетен перелаз,
А в небесной поет благодати
Жаворонок… О чем он поет?
О почивших друзьях и о брате,
И о тех, чей уж близок черед.
Я его понимаю без грусти,
Без ущербности слез и тоски.
Обнимаю, прощаясь по-русски,
Гати, стежки, кусты, бугорки.
И меня она примет, землица,
И с любовью прижмет ко груди,
Будут ясные звезды светиться,
Чтоб душа не блуждала в пути,
Чтоб она прямо к Богу летела,
Ощущая дыханье Небес,
И желала… кого-то жалела,
Веря в сбыточность тайных чудес,
Тех, которые спрятаны в сердце:
Кто ушел – он вернется опять
С тою высшей, счастливою верой:
Никогда никого не терять!

Плохая весть пришла вчера:
Мой друг последний помирает
И что меня он приглашает —
Ждет на колодке у двора.
Последний друг, дождись… Уже
Я еду, я бегу, хромая,
Кого-то сбивчиво ругая
И плача, потаясь, в душе.
А кто, а кто же виноват,
Что хутор опустел до срока,
Что мать немыслимо далеко
И далеко мой старший брат.
Кладбище приютило всех,
Кто был соседом, сватом, кумом.
Во времени крутом и грубом
Исполнился великий грех.
Упали в сумрак небеса,
Померкли звезды и окошки.
И друга моего гармошка
Забыла трели-голоса.
А вот и он… Мы обнялись.
Чуть слышно он сказал: «И ладно…»
И будто в нос ударил ладан —
Вздохнул он: «Пролетела жизнь…»
И попросил: «Налей винца,
Помянем скорбную Донщину,
Жить не смогла наполовину,
Казачьи смолкнули сердца.
А ты с недельку погостюй,
По родненьким местам походишь,
А там, даст Бог, и похоронишь
Меня… Прошу тебя, разуй,
Хочу землицу ощутить,
Ее тепло навек запомнить,
И душу радостью заполнить,
Чтоб об утратах не тужить…»

Последние годочки
На свете я живу,
Пометочки-крючочки
На стенке вывожу.
А их скопилось много —
В узорах вся изба:
Судьбинушка-дорога
Да обочь городьба,
Да высохший осокорь,
Да журавец кривой,
А Божий Лик высоко
Над горнею землей.

Сижу я на колодке,
В залатанных портках
И радуюсь погодке,
Ромашкам на буграх.
И думка: «Мы нуждались…
Так внукам повезло!
Вон пчелка прожужжала
Медово-веселó!
Скургузился подсолнух —
Нагруз лучами он,
Исходит полдень соком,
Худоба прет в загон,
Чтоб доверху бидоны
Наполнить молоком.
Чтоб праздничные звоны
Морозистым деньком.
Цигарку я спроворил —
Внутрях щекотки зуд!
Владычица подворья,
Жена – ох, норов крут!
Мои ей не по нраву
Пометочки-крючки:
То шлепнет щеткой справа,
То – слева… Как сверчки,
Бренчат побелки брызги,
Мол, избу подновим!
Вечор. Поспела брынза
И жарится налим.
Посулы коммунизма,
Вестимо, не сбылись.
Взяла свильнула жизня,
Сроднились даль и близь.
Теперь скулить зазорно,
А самый раз радеть
И посмирневшим взором
На белый свет глядеть,
И в бабку, что белилом
Запачкала года,
Пальнуть словцом: дебилка!
Она в ответ: бяда!

Мечта исполнилась: калина
Перед моим окном цветет,
Не оборвалась пуповина
С землей, где опочил мой род.
Мне в каждой ветке угловатой
И в каждой ягодке, листке
Край видится мой небогатый,
Что в прихоперском хуторке.
Там вербы древние, Паника,
Иные милые места,
И петухов на зорьке крики,
Росинка катится с листа.
Там матери во ржи могила
И жаворонок в небесах.
Там и любовь моя и сила,
И слезы светлые в глазах.
Я на чужбине. Куст родимый
В разлучны годы рядом рос,
Своею ягодой сладимой
Меня он потчевал в мороз.
И в сердце таяла остуда,
И убывала грусть-тоска,
И прояснялся мой рассудок,
С рассудком яснилась строка.
Друг другу были мы поддержкой,
От зла ее оберегал,
И часто я калину нежно
Кровинушкою называл.
Живая родины частица —
Прислала матушка росток:
«Пусть под окном твоим лучится,
Да чтоб ты не был одинок».
Я подожду. И веткой волглой
(О, чувство мне не передать!)
По голове моей безмолвно
Она погладит, словно мать.

Самый озорной, цветистый и желанный,
Бабник, бражник и – тяжел кулак,
Брат наш Анатолий. Как-то странно,
Что не слышно: «Я донской казак!»
Что не слышно: «Братья, дайте руки,
Вот они – течет одна в них кровь!
Родом мы с Паники, с Бузулука,
Наша им извечная любовь!
Как чабрец на Песках задымится,
Опахнет медвяно хутор, гать,
Я встречаю вас. И ваши лица
В те часы отрадно созерцать!
Погорюем у могилы матери
И сестру проведаем в Дурных.
Васе я скажу: «Философ важный!»
Витин похвалю пейзажный стих!»
Толя, брат, зачем ушел так рано,
Кто открытку близнецам пришлет?
Твоя смерть для нас – большая рана.
Кто ушел – обратно не придет.

Мои невесты замужем —
Девчата с 41-го.
Из них иные мамы уж
И женщины примерные.
Они в работе мудрые,
Хозяйки безупречные.
Бывает очень трудно им,
И зябко стынут плечики.
Но бьет под сердцем маленький
Живой комочек, тепленький…
И враз на место встанет все
И потечет истоками…

И солнце зависть светлую
К ним сохраняет завязью.
Они слегка обветрены,
Не ведают усталости.
Их руки зацелованы,
Простираны до жилочки.
Они, как прежде, скромные
И по весне улыбчивы!
Их красота оформилась,
Созрела в ясной честности.
Нет, не сулю я горы им —
Я помню вас, ровесницы!