Сергей Васильев - Стихотворения

Ты забудешь про свет, поглядишь на луну
Лупоглазую и на блудницу одну,
А она тебе скажет с улыбкой: «Да ну!
Дай-ка лучше к тебе я прильну!»

И слетится к тебе звезд встревоженных рой,
И вздохнет кто-то страшный за той вон горой,
И окажется жизнь твоя черной дырой —
Умирать-то не страшно, герой?

Вот и коршун уже не летит в траву —
Время вечно движется к Покрову.
За звезду во рву и за татарву
Я и пасть хоть кому порву.

Говорит Златоуст таковы слова:
Мол, у мертвых чугунная голова,
А вся прочая плоть пойдет на дрова,
Ведь она во всем неправа.

Наша жисть не ужасть, даже не жесть,
Она так же проста, как прыгуньи шест,
Как слепого Гомера незрячий жест,
Как число шестьсот шестьдесят шесть.

А помнишь тот странный и страшный лес,
Клубнику, в которую ты полез,
Обжегшись, то солнце горячее, без
Которого нет небес?

А помнишь нежного того ежа,
Который, от страха мелко дрожа,
Держал небосвод на острие ножа,
Жизнью не дорожа?

Ничто не кончается, милый друг,
Ничто не случается так и вдруг.
И пока обиды Бога не сходят с рук,
Не завершится круг.

Офелии легко – плывешь среди кубышек
И средь других цветов, печальных и речных,
Не думая о том, что вечности излишек
Потонет скоро в заводях ночных.

Она плывет, не помня об утрате,
И радость несусветная в глазах.
О Гамлете и об отважном брате
Она всплакнет лишь только в небесах.

Шекспир – продукт, конечно, образцовый,
Но от него не правдою разит,
А кривдою тяжелой и свинцовой,
Которая нас смертью поразит.

И как понять, что скажет жизнь на это,
Кто нас спасет от страшных звездных бед —
Офелия, Корделия, Джульетта
Иль брошенная Господом Макбет?

Как славно быть ворону братом,
Но все же – греши не греши,
Акации пахнут развратом
В царицынской, в прочей глуши.

Ничто просто так не дается,
И музу тщеславья стреножь,
Нам пашня одна остается,
Зазубренная, словно нож.

Не шли мы дорожкою узкой,
Не тешили душу вельми,
В быту и в поэзии русской
Мы русскими были людьми.

Выглядит, как страшная крамола,
Женщина, одетая в меха.
Жизнь ее уже перемолола
В жерновах угрюмого греха.

Ягодкой румяною и спелой
Лакомились, тяжело дыша,
Бесы, но осталась кожа белой
И осталась светлою душа.

Обменявшись с Богом адресами,
Попросившись к небу на постой,
Вот она стоит пред образами
В церкви величавой и простой.

И священник, полон грешной лени,
Совершив Христу земной поклон,
Падает пред нею на колени,
Святостью ее ошеломлен.

Я вытворял такое с грешным телом,
Что стыдно поглядеть в глаза судьбе.
Чего ж я, Господи, еще не сделал,
Что Ты не хочешь взять меня к себе?

Вокруг летают бабочки и кружки
Пивные, разбиваясь тут же вдрызг.
И ангелы стоят, как побирушки,
Средь этих невозможных желтых брызг.

Ну и кто тебе скажет теперь про любовь,
Кто безумством теперь ее назовет?

Рифмовать не хочется – великий грех
Кровь с любовью взять да и срифмовать!

Рифма, знаешь ли, тогда хороша,
Когда рушится радостный круг измен,

Когда нету вокруг никого, кто мне
Напомнил бы про печаль твою.

Ты не поверишь, но я живой,
Надо мною звезд незримый конвой,

Заблудившийся в косности жирной земли,
И так страшно, что я от тебя вдали.

Пусть державная эта течет река —
Ты от меня все равно далека,

Потому что были слишком нежны
И друг другу поэтому не нужны.

Стрекозы, бабочки, жуки —
Все заняты мироустройством,
И что же делать-то, скажи,
С таким почти смешным геройством?

Вот жук навозный пролетел,
Вот голубь – взглядом сизокрылым,
А ты остался не у дел —
Не вышел ни душой, ни рылом.

Как с этим жить? Да так и жить,
Не маясь дурью беспричинной:
Людей бездельем не смешить,
Не делать женщину мужчиной.

За окошком рань, на окне герань —
Глянь, как много вокруг хорошего:
Снегири в саду, рыбаки на льду,
А над ними снежное крошево.

Не серчай, дружок, становись в кружок
Да пляши да со всей деревнею,
Залезай в мешок и глотай снежок,
Потешаясь сказкою древнею.

А что будет потом – то ли суп с котом,
То ль… Об этом никто не ведает.
Мы ни чернь, ни знать, и зачем нам знать,
Нынче ворон кем отобедает.

Знать бы, что еще тебе приснится!
Хорошо бы синяя синица
Иль веселый сокол молодой —
Тот, который насмерть будет биться
Над твоею горькою бедой.

В мире много тьмы и мало света,
Но не Бога же винить за это?
Что ты сам-то сделал, извини,
Чтоб исчезли все твои печали,
Чтобы мир светился, как вначале?
Вот себя, дружочек, и вини.

Гордые снегири
На ветках голых осин.
Ладно, печаль, умри —
Где ты, мой бедный сын?

Сладок простор небес,
Но горька тишина.
Трудно с тобой и без —
Где ты, моя жена?

Мягко стелет зима,
Ночь уползает вбок,
Тихо сияет тьма —
Где ты, мой грозный Бог?

Почему-то очень нравится мне
То, что растет у меня на окне —
Нечто странное до предела:
Не бессмертник и даже не смертник, но
Не горит в огне, не идет на дно,
Улыбается то и дело.

Я любуюсь этим глупым цветком,
Я совсем с ним, аленьким, не знаком,
А потом что-то в сердце тает:
Вроде ночь кромешная, вроде тьма,
Вроде снег вокруг и кругом зима,
Поглядишь на него – и тотчас светает.

Ночь мурлычет у ног,
Плещется карп в затоне.
Этот мир одинок,
Как звезда на ладони.