Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Вечером узкими, темными каналами
Плыли мы, как призраки, в гóндоле,
Знакомясь с местными анналами,
Колокольный слыша звон в дали.

Мерный скрип весла всплесками
Разбил мертвую тишину пережитого;
Льется вода с весла блестками,
Как цветы на могилу забытого.

Перед нами окно светится картиною:
Внутри старец тешится скрипкою;
Ваш дворик с темно-зеленой куртиною
Подарил нас своею улыбкою.

Вдруг очаг вспыхнул в окне булочной,
Внутри тенью кто-то мелькнул спокойною.
За углом смехом рассыпался гул ночной,
Воздух пахнет водою застойною…

Еще утром был в музеях, в соборе я
Взволновался чудесными красотами,
Но и в переулках, как и там, история,
Наверно, чьими-то сохранена заботами.

Длинная лысинка на небе обозначилась,
Небо такое темное, небо такое синее:
Это луна, протестуя против безбрачия,
Растаяла в облаке инеем.

И вдруг снова лунноблинная
Бледная половинка в небе катится,
А полоска лысинки длинная
Уж не полоса, а каракатица.

Гуляют по площади Марка жители,
Гуляют важно и с убеждением:
Раньше здесь были всякие дожи да правители,
На которых глядели с угождением.

Куда же пропала красота бывалая,
Достойная редких образов творчества?
Хотя бы одна полоска зари нежно-алая
Среди безрадостного богоборчества!!

И впрямь, как из луны каракатицы
Из былой красоты растет безобразие…
А люди думают, что демократия,
Иначе их назовут: «Азия»!!!

В сумрак безмолвной лагуны
Чья-то гондола плывет,
Плачут печальные струны,
Кто-то в тумане поет…

Прошлого светлые грезы
Новой печали полны…
Вянут весенние розы,
Гаснут весенние сны…

Лазурь и свет. Зима забыта.
Канал открылся предо мной,
О край прибрежного гранита
Плеща зеленою волной.
Плыву лагуною пустынной.
Проходят женщины с корзиной
По перекинутым мостам.
Над головою, здесь и там,
Нависли дряхлые балконы,
И пожелтевшую ступень
Ласкает влага. Реет тень
И Порции, и Дездемоны.
Всё глухо и мертво теперь,
И ржавая забита дверь.

Где прежних лет моряк отважный
Спускал веселые суда,
Всё спит. На мрамор, вечно влажный,
Сбегает сонная вода.
И, призрак славы не тревожа,
Угрюмо спят чертоги дожа;
Их окон черные кресты,
Как мертвые глаза, пусты.
А здесь блистал на шумном пире
Великолепный, гордый дож,
И укрывалась молодежь
На тайном Ponte di Sospiri [574];
И раздавался томный вздох,
Где ныне плесень лишь да мох.

Венецианская лагуна
Как будто умерла давно.
Причалил я. В отеле Luna
И днем все тихо и темно,
Как под водой. Но солнце ярко
Блестит на площади Сан Марко:
И изумрудный блеск зыбей,
И воркованье голубей,
И, грезой дивною и дикой,
Родного велелепья полн,
Как сон, поднявшийся из волн,
Златой и синей мозаикой
Сияет византийский храм…
Ужели правда был я там?

Здесь, с Генуей коварной в споре,
Невеста дожей вознесла
Свой трон, господствуя на море
Могучей силою весла.
Здесь колыбель святой науки!
Здесь Греции златые звуки
Впервые преданы станкам.
Здесь по роскошным потолкам
Блистает нега Тинторетто.
Без тонких чувств и без идей,
Здесь создавалась жизнь людей
Из волн и солнечного света,
И несся гул ее молвы
В пустыни снежные Москвы.

Я полюбил бесповоротно
Твоих старинных мастеров.
Их побледневшие полотна
Сияют золотом ковров,
Корон, кафтанов. Полны ласки
Воздушные, сухие краски
Карпаччио. Как понял он
Урсулы непорочный сон:
Рука, прижатая к ланите…
Невольно веришь, что досель
Безбрачна брачная постель…
А море, скалы Базаити!
Роскошный фон Ломбардских стран
И юный, нежный Иоанн.

О город мертвый, погребенный!
Каналы темные твои
И ныне кроют вздох влюбленный
И слезы первые любви.
В тебе какая скрыта чара?
Давно канцона и гитара
Не будят сонные мосты,
Но так же всех сзываешь ты
Для чистых грез и неги страстной.
Твой ветер освежил мне грудь,
Он шепчет мне: «Забудь, забудь
Виденья родины ужасной
И вновь на лире оживи
Преданья нежные любви».

Былое, словно сон тяжелый,
Рассеялось. Рожденный вновь,
У ног твоих, под плеск гондолы,
Я видел небо и любовь.
И ты как будто узнавала
Тебе знакомую страну,
Зеленоструйного канала
Следя блестящую волну,
Заливши грудь – белее снега —
Ручьями кудрей золотых…
И неожиданная нега
Восторгов, первых и святых,
Блаженно искрила зеницы.
Поверив невозможным снам,
Я целовал твои ресницы
И к влажно-рдеющим устам
Склонялся жадными устами,
И пил из них в ночной тиши
И опаляющее пламя,
И весь эфир твоей души.
Жизнь отходила, замирала…
Казалось, мы с тобой давно
В лесу подводного коралла
И тихо зеленеет дно.
Весь мир мучительных видений
Как будто навсегда исчез,
И над струями – точно тени —
Карпаччио и Веронез.
И в этом царственном затоне
Ты ощутила ночью той
В усталом от восторгов лоне
Биенье жизни молодой.
Одна, сама того не зная,
Покинув светлый горний мир,
Душа спустилась нам родная
На наших упоений пир.
О нет! Недаром ты со мною
Упала на глухое дно!
Все, все мятежное, земное
Искуплено, воплощено.
Из темно-жгучего желанья,
Из вечной ночи без лучей
Восходит новое созданье
И новая лазурь очей.
И богомольно я не смею
Твоих коснуться милых ног,
И той не назову моею,
Которую отметил Бог.

Над пучиной морской
Тихо блещет луна…
Ночь волшебства полна,
И незыблем покой.

Над волной голубой
Тихо лодка скользит, —
Гондольер молодой
Одинок в ней сидит.

Он нахмурил чело,
Затуманился взор…
«Что, иль жить тяжело,
Или давит простор?

Или сердце в груди
Стало биться сильней,
Или нету пути
К сердцу милой твоей?»

Гондольер тут запел…
По сребристым водам
Песни звук полетел,
Эхо вторит мечтам.

Песнь его не сложна,
Песнь не блещет красой,
Тихой грусти полна,
Обливаясь слезой.

Баркароллы слова
Нежной страстью звучат,
Как морская волна
Над пучиной кипят.