Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

3.
Все просто в ней. О кроткий зов
Былых, совсем иных веков;
Колонны тонкие, как свечи,
Над ними кровля в поперечьи
Из черепиц, как у домов;
Чуть выше выступы, что плечи,
И снова черепичный кров…

4.
Еще повыше выступ строгий…
Но разве может мой убогий,
Мой робкий стих то передать,
Как этот купол смог пологий
Едва приметно увенчать
И будто неба свод обнять.

5.
Вот этот розовато-серый
Из кирпича сложенный храм?
В нем все повымерено верой,
И мера стала верой там,
То вера в мир, то вера в меру
И в то, что Бог снисходит к нам.

6.
Здесь так же просто, и мгновенно
Как перед нами вдруг возник
Ты – милый Божий дом смиренный,
Что некий гений безыменный
В честь Santa Foska здесь воздвиг.

7.
Но мы уж рядом в базилике —
Таких не много на земле;
Святых торжественные лики,
А за престолом – погляди-ка —
Что угли в тлеющей золе
Сиянье неба в полумгле!

8.
Ведь это небо не простое,
Не голубое – золотое,
То вечность золотом горит —
И в небе том высоко стоя
На нас Владычица глядит.

9.
О добрый путник незнакомый,
Остановись, смирись, застынь,
Вглядись в одежды этой синь
И взглядом взгляд тот не покинь —
В нем тайн предвечных водоемы.

III.

1.
Тут подошел ко мне один
Приличный очень господин,
Искусствовед, знаток отменный
И Византии паладин…
Как проповедник вдохновенный
Хвалил он этот храм бесценный.

2.
Он говорил мне, что одна
Мадонна эта, что видна
На этом небе золоченом,
Ему дороже, чем милльоны
Сокровищ разных, чем полна
Венеция и чем славна.

3.
«Здесь дух, тут святость, здесь святое,
А там лишь плоть и все такое,
Чем приукрасить, чем облечь
Хотят все бренное, пустое…
Все это можно даже сжечь,
Уничтожению обречь…»

4.
Люблю внимать Савонаролам,
И этот новый был мне мил,
Своим суровым протоколом
Меня совсем он убедил.
Но вот в абсиде – за Престолом
Я снова взгляд тот уловил.
Он был ни грустным, ни веселым,
Но он прощал и не судил…

5.
Благословенна и светла
Искусства чистая основа —
Нам Богом данная хвала;
В ней луч божественного Слова…
И если та хвала была
Порою с примесью бедовой

6.
Чувств человеческих земных,
Влетев на крыльях золотых
Хвалы той радостной, – не те ли
Земные чувства просветлели,
Как просветлели песни их?

7.
Так пусть художник за свой страх
Святых своих приукрашает,
И пусть их свита выступает
В парче тяжелой и шелках
И ангелочки там играют
В кудрявых этих облаках.

8.
Хвалы затейливым приправам,
Аллегорическим забавам,
Времен минувших пестрым нравам
Ты, путник мудрый, улыбнись,
Но вспять бросаться к переправам
На древний берег берегись.

9.
С тех пор, что Слово воплотилось
И то последнее «свершилось»
Слетело к нам с Его креста,
Другое сердце в нас забилось,
Иною стала красота.

10.
Краса былая стала пресной,
Теперь, омыта силой крестной,
Она не тешит, но горит
В сердцах, как зов страны небесной;
Лишь он искусство сохранит.

IV

1.
Уже смеркалось, вечерело
И вапоретто дал гудок,
Но долго взор искал Торчелло,
Зеленый этот островок.
А тот, чье сердце сиротело,
Он был теперь не одинок.

2.
Он знал, и Муза то узнала:
Кто там на небе золотом
Блюдет без устали о том,
Чтоб здесь Венеция сияла.

3.
Метнулась чайка второпях…
За нами волны разбегались
И колыхались в камышах
И утки дикие качались
На тех смолкающих волнах.

Сияли закатно знамена Венеции,
В лагунах тонко зеленела вода.
Шептал он: «С такими губами Лукреции
Не станете монахиней – никогда».

Качались слова, как фонарики желтые,
В тягучую топь погружая глаза,
Прежде любившие, ввертывали мертвые
Желание тончей острия ножа.

Куда-то проваливалось «я» Московское,
Чертящие жизнь на углы, круги,
И будто запела арию из «Тоски» я,
В которой качание итальянской любви.

Небесный шелк неумолимо ал.
Ты позвала – прекрасная подруга.
Под ветром, надвигающимся с юга,
Нахмурился мечтательный канал.

Чью маску отеняет там портал?
То черный евнух твоего супруга.
Блеснула сталь – и зазвенел упруго
Отточенный предательский кинжал.

За поворотом, у палаццо Дожей,
Следят замаскированные тоже —
За чернобархатным плащом моим.

Последнее я шлю тебе прощанье —
Твой друг пропустит жданное свиданье.
– Я погибаю – пусть: я был любим.

Нет луны на свете яркой
Как луна святого Марка,
И такого не бывало
Веселее карнавала.
Из-под каждой полумаски
Приключений ищут глазки.
Опасаться вечно надо —
Ожидает Бастонада.
Только мне не страшно фурий:
Я – Венеции Меркурий,
Знаю я как на ладони
Город славного Гольдони:
Каждой ночью вечно новы
Похожденья Казановы.

Венеция, звезда морей,
Тебе я буду песню петь,
Прекрасней нет страны моей,
Чтоб жить и сладко умереть.
Здесь золотая борозда
Отрадных дней, часов, ночей
– Венеция, морей звезда,
Венеция, звезда морей!

Теперь пора любить и петь,
Ответить зову ласки «да»;
Мы будем пламенно хотеть,
Чтоб длился карнавал всегда, —
Наш праздник станет веселей,
И счастьем озарит года
Венеция, звезда морей,
Венеция, морей звезда!

Бьются волны в борт гондолы,
Освещенные луной,
И под звуки баркароллы
Мы плывем в тиши ночной.
Всюду ряд волшебных зданий
На гранитных берегах,
И неясность очертаний
В тихо блещущих волнах.
Сколько сказочных видений
В бледном сумраке ночном!
Только ты в немом томленьи
Вся склонилась над веслом.
Только ты не веришь сказкам
Этих радостных ночей,
И моим не веришь ласкам,
И тоске моих очей…

«В голубом эфира поле
Блещет месяц золотой;
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой» [573].

Убаюканный волнами,
Утомленный трудным днем,
В ложе, убранном коврами,
Дож заснул глубоким сном.