Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

И может, в плеске крыл веселом,
Сквозь лепет ласковой волны,
Спускаясь к медленным гондолам,
Ты обо мне лелеешь сны.

И, преклоняя взор смущенный,
Всегда ты видишь – вновь и вновь —
И город, снегом занесенный,
И наши встречи, и любовь…

Я верю смутному виденью, —
Как сны, исчезнули года,
Но этой венецейской тенью
В душе моей ты навсегда!

Истерично забилось паровозово сердце.
Приближалась Венеция. Воскресал Веронэз.
К легендарному городу в легендарных инерциях
Лихорадочно ринулся вдохновенный экспресс.

Перепутались в памяти Тинторетты с Лоренцами,
Закружились под музыку кружевные дворцы.
Все обычные кажутся вдохновенными Денцами,
А душа так и мечется в голубые концы.

Гондольеры с гондолами… мандольеры с мандолами…
Базилики с пьяцеттами… Монументы… мосты…
Все звенит канцонеттами, все поет баркаролами,
Все полно изумляющей голубой красоты.

Хорошо после бешеных утомительных Лондонов
Приласкаться к Венеции, заглядеться в простор!
Сколько слышится музыки, когда плещется «гондола»!
Сколько прелести в шелесте шаловливых синьор!

Почему-то все веселы, почему-то все молоды,
Почему-то все ласковы, ничего не тая,
Все синьоры изморфлены, все сердца их исколоты,
Все мошенники – милые, все мальчишки – друзья!

Побывал в академии утонченной поэции,
Зафиксировал кодаком разновидность красот;
Под Риальто красавицу целовал для коллекции
И прощался с Венецией с кампанильских высот.

Истерично забилось паровозово сердце…
Изменил я Венеции. Оскорблен Веронэз.
И с мечтами о будущем в голубую Флоренцию
Уносил меня пламенно вдохновенный экспресс…

Я не хочу тебя, сверкающую ярко
Цветными бусами и вазами Мурано,
Ту, что на площади Святого Марка
Bсе продает настойчиво и рьяно.

Что, старину на вынос разбазарив,
Устало хрипнет от рекламных криков,
Где в знойном туристическом yгаре
Воистину «смешение языков».

Трещат моторы быстрых «вапоретто»
И мрачно дремлют старые гондолы…
Нет, не такой была ты для поэтов
В былых веках, и гордых и веселых.

И я бегу, спасаясь от туристов,
Стадами совершающих прогулки,
Чтоб отыскать твой лик, спокойно-чистый,
В каком-нибудь далеком переулке.

И вот ты здесь. Глицинией увита
Стена. И окна, словно привиденья.
В канал, налитый мутным хризолитом,
Спускаются тяжелые ступени.

Они былые тайны сохранили,
По ним ступали долгими веками…
И всех твоих церквей и кампанилий
Дороже мне вот этот старый камень.

создали когда-то город
подобный сказке?

нет, опустилась на белых крылах
Лебедь

на поверхность зеркальных вод – Венеция
Венеция

на закате солнца
вдыхающая как амфибия

тревоги
Северной Адриатики…

и галеры у галерей
и нерукотворных – в порту – кораблей

желто-голубые ромбы
и дожди, о Каналетто, времен дожей

изумрудами рассыпанные над
каналами…

и кажется, что не только Лагуна
но и вся ширь

успокоенного уже сегодня
Средиземноморского мира

плещется о площадь Святого
Марка

Св. Марк – гондольеры тут грезили
провозившие по Лагуне гортензии

здесь загорелые видны хребты матросов,
торсы микеланджеловских мук – торосов

но этому городу нечем вздохнуть жабрами
выпученными судорожно глотать жабами

хоть желтым вздохнуть бы асфальтом с хлором
хоть с Томасом Манном рыдать по холере хором

бесспорно хочется быть даже спорам
строительным сором по порам

гниющим в лагуне опорам

безбожно и в воздухе даже Меркуриевом
накурили уже хмурым куревом

так и в нашем ряду мы колышемся
от якобинцев до мелких кубистов

и до совсем уж тут лишних
помнящих все об убийствах

Затихающий голос кварталов,
Полузнойный вечерний туман,
Зеркала неподвижных каналов,
Легкий ветер серебряных стран,
И Твое легендарное имя
И звучащие глухо шаги.
Так недавно мы были чужими
И встречались, как будто враги.
Ни за что не нарушу истому
Отзвучавшего знойного дня…
Если смеешь, отдайся другому,
Все равно не покинешь меня.

Я нежности не ведал без шипов,
И терниями лёт мечты овеян.
Еще я помню: перегар кофеен,
Мадонны уличной пропевший зов.

О, ветер феерических голгоф, —
Где под аркадой древнего палаццо
Подруга лет не устает смеяться
Над огненными россыпями строф.

Как Ариосто, я страданье пел.
(Канцона лени – лишь слепых удел.)
Мне в пламени благоухала роза.
И вот поник от осмоленных стрел…
А все-таки еще бы я хотел
Адриатической звезды наркоза.

Закат веницейской судьбы вспоминать не забуду.
По-прежнему строен прибой католических месс,
Размеренный голос кварталов, – и верится чуду,
Свидетелем коего был и певцом Веронез.

Свисают ночных площадей колонадные своды, —
Я чувствую долгую жизнь величавых святынь,
Где Гоци на старости зрит неподвижные воды,
Где падает медью на камень святая латынь.

Я запомнил тонкий рот колдуньи,
Выраженье льстивое лица.
В первый день морского новолунья
Легкий челн с чугунного кольца
Я спустил на глубину канала,
И адриатическая ночь
Образ твой тогда нарисовала,
Но не мог я ревности помочь.
Голая и пышная, и злая
И любимая до немоты —
Ничего уж больше не желаю
В звездных коридорах темноты.
Кто же ты, – Мадонна, Догаресса,
Дароносица глухих веков
Или дочь Гоморры!? Твой повеса
Рядом – на подушках облаков!

Сплетались времена, сплетались страны.
Мы из Венеции на север шли,
Мы видели дождливые туманы.
Оторвались, – и к Лидо подошли.