Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Но берег пуст, и даль оделась в сети
И долгого и тонкого дождя.
Мы подождем. Мы будем только дети,
В живой игре на север уходя.

Так началось времен изображенье.
Игра веков! О, как ты дорога!
Бесчисленные развернулись звенья,
Летели брызги, искры, жемчуга.

Но кто прошел? кто заглянул в туманы?
Игру, мечту – кто видел издали?..
Сплетались времена, сплетались страны,
Мы, не свершив, на север отошли.

Мы шли на Лидо в час рассвета
Под сетью тонкого дождя.
Ты отошла, не дав ответа,
А я уснул, к волнам сойдя.

Я чутко спал, раскинув руки,
И слышал мерный плеск волны.
Манили страстной дрожью звуки,
В колдунью-птицу влюблены.

И чайка – птица, чайка – дева
Всё опускалась и плыла
В волнах влюбленного напева,
Которым ты во мне жила.

1.
С ней уходил я в море,
С ней покидал я берег,
С нею я был далёко,
С нею забыл я близких…

О, красный парус
В зеленой дали!
Черный стеклярус
На темной шали!

Идет от сумрачной обедни,
Нет в сердце крови…
Христос, уставший крест нести…

Адриатической любови —
Моей последней —
Прости, прости!

2.

Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь – больной и юный —
Простерт у львиного столба.

На башне, с песнию чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.

В тени дворцовой галлереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой.

Всё спит – дворцы, каналы, люди,
Лишь призрака скользящий шаг,
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак.

3.
Слабеет жизни гул упорный,
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.

Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?

Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак, иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?

Быть может, венецейской девы
Канцоной нежной слух пленя,
Отец грядущий сквозь напевы
Уже предчувствует меня?

И неужель в грядущем веке
Младенцу мне – велит судьба
Впервые дрогнувшие веки
Открыть у львиного столба?

Мать, что поют глухие струны?
Уж ты мечтаешь, может быть,
Меня от ветра, от лагуны
Священной шалью оградить?

Нет! Всё, что есть, что было, – живо!
Мечты, виденья, думы – прочь!
Волна возвратного прилива
Бросает в бархатную ночь!

Латинским парусом погас
Закат на взморье и затеплил
Венеции иконостас,
Венеции остывший пепел.

И стали воды глубоки,
Неизреченны и бездонны:
С небес, по выгибу реки,
Плывут гондолы и мадонны.

Та с яслями, та со стены,
Где зреют розовые гроздья,
Та в синем, праздника весны
Беллини благостная гостья.

Их много, много протекло,
Покуда не замкнулись своды…
И тяжело стучит весло
О поглотившие их воды.

Тут мастера из дальней Византии.
Сожженный солнцем остров мирно спит,
И потемнели ризы золотые
Над алтарем мерцающих абсид.

Но строги неулыбчивые лики
Святых, и свеж, как новозданный храм,
И корабли воздушной базелики
К восточным нас уносят берегам.

Морей жемчужина, давно ли
Мой взор восторженный ловил
Знакомый ряд у старой воли
На страже гордых компанилл,
Я снова твой – мечты крылаты, —
И мне – каналов мерный плеск.
И весел шум, и зданий блеск,
Как в небе радуга, богатый,
И возникающий вдвойне
Излом уже забытых линий,
Джудекка в зоревом огне,
И узких улиц сумрак синий.
Все будит старую любовь —
Лагуны ширь и моря ласка,
И красный парус, точно кровь
На зыби светлого дамаска.

И спит Венеция, и будто бы не спит
В сияньи лунной ночи:
Безмолвье там царит в той сказочной стране…
…Преодолеть мечты охоты нет, нет мочи;
Как будто грезишь все в забвеньи, в полусне…
Вот, словно птица, вдруг скользнет вдали гондола…
А там еще одна; их много: целый ряд,
Так нежно прозвучит оттуда баркарола…
Сверкнули фонари, как светляки горят…
Недвижим будто сфинкс, загадочный, как море,
На гондоле стоит красавец гондольер;
Поет он про любовь, про счастье, негу, горе,
Про красоту поет, склонившись на барьер…
И слушают ту песнь блистающие воды,
И звезды в небесах, и бледная луна…
Отдавшись чарам тем, внимает вся природа…
В ответ вздыхает ей синьора у окна…

Как нимф играющих любви настигнул сны
Безжалостный сатир – могильный час разлуки.
Ты подошла к окну, вдыхая свет луны,
И в диком ужасе вдруг заломила руки.

Внизу, у выхода, скрывая под плащами
Сердца из дерева и злую сталь клинка,
Чернели облики, недвижные пока,
Подосланных убийц. Безумной мысли пламя

Взметнулося в мозгу: «Предупредить, помочь!»
Но тщетно о стекло нагие бились груди…
И жаркие уста, безбожные всю ночь,
Про Бога вспомнивши, взмолилися о чуде.

Но нет случайности, когда вся жизнь случайна!
Беспечный, как дитя, он ступит на крыльцо.
Дыханье гибели пахнет ему в лицо,
И над поверженным сольются мрак и тайна.

По водам Риальто гондола скользила,
Вперед ее гнал гондольер молодой.
«Потише, Джузеппе, ведь дама просила,
Чтоб ты не будил ее быстрой волной».
Прекрасная дама ужасно устала,
В гондолу вошла вся объятая сном:
В роскошном палаццо всю ночь танцевала
С прелестным и милым французским послом.
Ей чудится шепот таинственно нежный
И говор чуть в нос молодого посла,
И кончик манишки его белоснежной,
И хвостики фрака, как ушки осла.
Какие смешные и узкие плечи
У этих комичных французских послов,
Зато как пленительно страстны их речи
Под чувственный запах японских духов.
Так юная дама мечтала в дремоте,
А юный Джузеппе стоял на корме
И песню мурлыкал в тоске и заботе
О сером и будничном завтрашнем дне.