Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Венеция уходит. На канал
От железнодорожного вокзала
Оплакивать последний карнавал
Последняя гондола опоздала.

Парада нет, и пушки не палят.
Обманутая временем жестоко,
Венеция уходит в Китеж-град,
Как женщина, легко и одиноко.

Горит ее пленительная прядь,
Прочесанная солнцем над волною.
…О чем ты призадумалась? Присядь.
Когда мы снова встретимся с тобою?

Сверкает мрамором даль тихого канала.
В Венето вешние ласкающие дни
Играют водами лазурного зерцала,
И тени, гордые величьем искони,
Нисходят легкие по ступеням гигантов.
Им в позднем сумраке ночные адаманты
Горят, как вышние извечного огни.

Мерцают звезды яркие в спадающей тени
Над бездной с издавна минувшим ритуалом,
Где в празднестве Венеции не гаснули огни,
Когда без страстного моленьем кардинала
Дож перстень свой вручал и море – гименей
Свершало брак священный перед ней
Венецией, где даль все уплывала.

Волной, воспринявшей блеск брачного металла,
Порфирно-бархатный увенчан моря князь.
Глубоким таинством верховная настала
Из Адриатики лазурной дожу связь;
К стихии праздничным отъездом Буцентавра
Приветствен берегов победный нежный лавр.
В ней, брачно-голубой, песнь волнами неслась.

В ней участь мрачная на мраморе сбылась
Фальеро пред минующею далью.
Сан-Марко из‐за вод священным ипостась
Чудилась кормчему под вышнею эмалью;
И медленно стихал напевный звук гондол;
И пурпур, за морем – вечернего посол,
Тонул за днем с закатною печалью.

Виднелся лишь неясной тусклой сталью
Остывший диск, где пенилась волна,
И с ней плыла мечта под сумрачной вуалью;
Стихией вечному она обречена.
В поющем вод далекого мотива,
В просторе голубом бегущих горделиво
Им лютни звучная вторит еще струна.

Стихая слышится мелодия одна
За морем ропщущим у мраморов устало.
С душистой влагою истомная весна
Сменяет вечером цветное опахало
И дали волн, пока взойдет луна;
Из сумрака она уже грустна
Пред гаснущим в лучах собой закатно вялых.

В лучах, склонившихся над глубиной устало,
Кончаются задумчиво ласкающие дни,
Когда еще прощальное начало
С заходом солнечно величьем искони,
Где слышалась звуча у волн эпиталама
Для моря венчанного. Купол яркий храма
Не виден здесь из сумрачной тени.

И бархатом полей темнело все в тени
В Венето радостном, где небо излучало
Весенне-ясные ласкающие дни,
Играющие водами прозрачного зерцала.
И старым гордая чеканенным гербом
Пред таинством венчанного в извечном голубом
Венеция была, где даль все уплывала.

Морям у берегов мечом грозящий лев…
Адриатической столицы друг старинный…
Как гордо прошлое пред грозною пучиной
Он защищал у вод, сменивших бурный гнев.

Свободы старый герб, где мраморы дворцов
Лобзает днем лазурь, где брак с стихией дожа
Ввергает золото на обручальном ложе
Бегущих волн, – хранит предания отцов.

Победоносный, смерть являющий мечом,
На рыцарском щите чеканен он для славы.
Пред ним морской вулкан шлет голубую лаву,
Сверкая пламенно в волнах лазурным днем.

Хранитель чести вновь, лишь звонкою гурьбой
В пылу несутся шумные порывы боевые, —
Средь мирных дней – здесь волны громовые,
Готов грозить оружием средь бури пред собой.

Морям у берегов мечом грозящий лев,
Адриатической столицы друг старинный;
Он гордо прошлое являет пред пучиной,
Где отражал грозивший в водах гнев.

В каналы падают зеркальные дворцы,
Красиво гордые у вод, где утро сонно.
И виды – старые. И кисти – Скиавоне,
Каналэ, Тьеполо. Там ранни багрецы.

И медленно плывут еще во все концы
Пурпуры древние для солнца-Аполлона.
И предсказания – для мглы далекодонной…
Здесь перстни бросили с короною жрецы.

И перстни падали венечные давно,
Волну красивую священно обручая;
Их ярких – несколько опущенных на дно.

И гаснуть золоту из бездны суждено,
Когда меж пенами дож брачно отличая
Плыл, в первенстве стихий торжественно встречая.

Жил здесь богатый чудак, что в Венецию крепко влюбился,
Делать там деньги не мог – и решил возвратиться к себе.
Вновь Калифорния? Вздор! На судьбу человек ополчился —
Будет Венеция тут, вопреки этой самой судьбе.
Начали строить, пилить, разрушать и дома и лачуги,
Мрамор, гранит привезли – даже дюжину старых гондол.
«Спятил безумный старик!» – завопили соседи в испуге;
Он и соседей купил, и дома им другие нашел.
Выжгли бурьян и кусты – и прорыли кривые каналы,
Плохо подделали их, над подделкой воздвигли мосты.
Чем не Венеция, сэр? Но зоилы плечами пожали:
«Нас дураками назвал, в дураках же останешься ты:
Выстроил плохонький сквер, а написано: площадь Сан Марко.
Джо – гондольер? Не шали – под одеждой он тот же ковбой;
Дожем оделся чудак, – но не холодно нам и не жарко,
Лозунг – America First, – нам Европы не нужно второй».
Сей предприимчивый маг, именованный Абботом Кинни,
Тут же наладил театр и театру пожаловал дар:
Доллар был богом его, не хватало одной лишь богини —
Плох театральный Олимп без божественной Сары Бернар.
Золота много ушло – но на золото падки актрисы;
Вот вам и Сара Бернар. . На премьеру никто не пришел.
Лишь за кулисами шум – это шмыгали злобные крысы.
Где-то залаяли псы – и пронзительно крикнул осел.
. . . . . .
Дело забыто давно. Все иссохло – и рвы и каналы.
Самый блистательный мост лопухом безобразным зацвел.
Мнимой Венеции нет; мексиканцы под вечер скандалят,
А на Сан Марко – увы! – негритята играют в футбол.

Здесь все поют. По-своему – певец и я,
Но голос мой не звонок, невысок:
Таким ли воспевать тебя, Венеция?
Прими взамен присягу верных строк.

Твоими я не очарован дожами,
И кардиналов мне не мил наряд,
Не восхищен богами нежнокожими,
Что в галереях царствуют подряд.

Венецию не выявишь портретами
Иль вереницей окрыленных книг,
Иль чудом перспективы Каналетто: мы
Нетронутую любим Венедиг.

Гнусаво гондольеры баркароллами
Туристов зазывают. Друг мой, ты
Поедешь с итальянками веселыми
Глазеть, как Пьетро Лонги, на мосты,