Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

И пучина морская возлюбленный прах
Под лазурью своей схоронила.
Там уснула навек Кампанила. —
И достойна ее в безмятежных водах,
В мавзолее хрустальном могила.
Ей родная стихия осталась верна,
Ее сон сторожит голубая волна,
А с небес повторяют светила:
«Умерла, умерла Кампанила!»

Но, как стройная мысль, рассыпая мечты,
Возродишься ты снова, дитя Красоты; —
Не погибнет небесная Сила; —
И незримо ты вновь зазвонишь с высоты…
Возродись, возродись, Кампанила!
И в душе вдохновенной Поэтов живи,
Призывая во храм Красоты и Любви!..
Как ты, полная дум, нам звонила,
Как звонила ты дожам, в те давние дни,
Так звони во все дни, о звони и звони!
Возродись, возродись, Кампанила!

Мы как в Венеции в своей Москве живем,
В окно любуемся и воду созерцаем,
И струи шумные за отпертым окном —
Глухую музыку – пустой душой черпаем.

И пусть незыблемый, как каменный ковчег,
Недосягаемый, в спокойствии и в силе,
Не Кремль красуется – досужий человек
Скликает голубей, чтоб музыки испили.

Здесь город борется, но мало силы в нем,
А волны цепкие подобны хищным стаям,
Здесь – мы в Венеции, а не в Москве живем,
В окно любуемся и воду созерцаем.

Как напуганная птица,
В белом меховом боа,
В шляпе с перьями, блудница
Мечется, едва жива.

Бьются гондолы о камень
И стучат, как скорлупа.
Солнечный забывши пламень,
Твердь нема, черна, тупа.

Кружево Палаццо Дожей
Нежится на черноте.
Старый Марк сияет строже,
Чем в полдневной суете.

На колоннах, меж которых
Объявляли казнь живым,
Кровь жестоких приговоров
Светит заревом ночным.

Кампанилла острой крышей
Будет в небо до зари
Улетать все выше, выше…
На часах пробило три.

Мощны твердыни упорной Специи,
Грозен у крепости рокот волны.
Но голубая лагуна Венеции, —
Сказка нежнейшая, сон тишины —

Ей ли под силу смятенье войны?
Так, убаюкан каналами алыми,
В думах вечерних пытал я судьбу,
Все вспоминая мечтами усталыми

Розовый мрамор дворцов над каналами
И голубей голубую гурьбу.
В городе вздохов, в селенье единственном,
Где лишь о счастье мечтала мольба,

Можно ли думать – родиться воинственным?
Мне отвечала глаголом таинственным
Жизни владычица, матерь Судьба:
Силы, овеянной сказками старыми,

Много сокрыто в певучей стране.
Слабые крепнут в бою под ударами,
Самые тихие самыми ярыми
В праведной будут войне!

Над зеленою лагуной,
Вечно светлой, вечно юной,
Словно пестрые птенцы,
Дремлют древние дворцы.

Весь молчит, глядясь в каналы,
Город призраков усталый,
Упиваясь тишиной,
Беспечальной, неземной.

О, Венеция! Ты дышишь?
Плеск весла в тебе услышишь,
И опять в тиши веков
Город вздохов и мостов.

Легок отдых твой блаженный,
Храм твой нерукотворенный,
Золотого Марка храм —
Гимн сладчайший небесам.

Всем, кто мог в нем помолиться,
Будут сны о рае сниться
И о жизни голубой
С голубиною судьбой.

Город женственный, любимый,
Марком исстари хранимый!
Слышишь: грянул в мире гром,
Мир в бореньи огневом!

О, Венеция, царица!
В красоте ты голубица,
Но в борьбе велик твой гнев:
У тебя есть грозный лев!

Он взлетит – ведь он крылатый —
Защищать твои палаты,
Смоет он врага волной
Адриатики родной!

В каналах дома, дрожа, отражаются:
Миндальный пряник-фасад в водяной борозде,
Кровли, как лесенки, в небе и в сизой воде.
А к горизонту город дымливый смягчается.
Вот, на квадратах площади люд прохлаждается:
Капуцины в капюшоне, торговка, маклак…
Чей-то длинный башмак.
На баркасах скрипом вздыхают уключины
И голубь твердит свой бормот заученный.
Бродит Марко скучный по родине скученной.
А там… где-то там,
Куда плыл он и брел, по морям, по хребтам,
Куда шел он и ехал те годы долгие
Через пески и снега и мочаги волглые…
Там бамбуки, сады раскидные и пагоды,
Кочевник свой лук прячет в сайдак,
И манящие взоры
– Косые ягоды —
Качаясь навстречу ему, замедляют шаг.
Снятся Марко – хоть он и не спит —
Друзья далекие:
Кубилай могучий и дети его узкоокие;
И славы монгольской дикий зенит.
Ведь был всемирный захват
Кубилая причудою!
…На круглых подножьях с улыбкой сидит
Божество полногрудое:
Бог их улыбчивый,
Бог необидчивый…
Друзья его там, беспредельно отважные,
Разложив пред собою свитки бумажные,
Гадают свой рок по звездам.
…Все то, что он полюбил, – то не здесь, а там.
Мысли его беспрестанно в тот край отлучаются.
А езды туда – уже не года, а века.
Ложатся на город мгла и тоска.
Последний отблеск на шпиле кончается.
В каналах оконные свечи чуть-чуть отражаются.
Никто не поверил ему. Ничего не случается.
И никто, до скончанья веков, не узрит, не узнает
Тех стран,
Где дух его пребывает.

Лунный луч волшебно,
Вешними ночами,
Храм святого Марка
Серебрит лучами.
У палаца дожей,
Тенью величавой,
Прячется во мраке
Вздохов мост кровавый…
Много слез и муки
Видел он когда-то,
Но былого тайны
Бережет он свято.
И ему каналы,
Словно в подражанье,
Под покровом ночи
Все хранят молчанье.
Ряд дворцов старинных,
И зимой, и летом,
Смотрится в каналы
Темным силуэтом.
Бойкие гондолы
Тут и там несутся…
И из окон звучно
Серенады льются.
То они затихнут,
Замирая страстно,
То безмолвьем ночи
Овладеют властно.
И луна спокойно
Вешними ночами
Чудную картину
Серебрит лучами…

Этот город воды, колоннад и мостов,
Верно, снился тому, кто, сжимая виски,
Упоительный опиум странных стихов,
Задыхаясь, вдыхал после ночи тоски.

В освещенных витринах горят зеркала,
Но по улицам крадется тихая темь,
А колонна крылатого льва подняла,
И гиганты на башне ударили семь.

На соборе прохожий еще различит
Византийских мозаик торжественный блеск
И услышит, как с темной лагуны звучит
Возвращаемый медленно волнами плеск.