Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Плиты ступенек, спускаясь к воде,
Лунным лучом озарились;
Волны, плескаясь о них, оживились;
Слышатся говор и песни везде;
Весело все: нет печали нигде…
Звезды спокойно сияют.

Тихо качаются группы гондол;
Стоя, гребут гондольеры.
Слышится пенье ночных баркаролл
В теплой струе атмосферы.

Низко спустились ступени к воде;
Волны шумят о их плиты;
Мрачные зданья и церкви – везде
Лунным сияньем облиты.

Мирно покоится город чудес,
В волнах родимых купаясь;
Звездочки смотрят с прозрачных небес,
В темной воде отражаясь.

Плывут задумчиво гондолы
Под звуки томной баркароллы;
Гребцы привычною рукой
Спокойно борются с волной
И меж собою разговоры
Ведут, встречаясь на пути.
То громкий смех, то брань и споры
Им не препятствуют грести.
Скользя под арками, мостами,
Гондолы массами плывут;
Дома высокими рядами
Как будто мимо их идут.
И что-то тихо напевая,
Одним работая веслом,
Наш гондольер глядит кругом,
Гондолу мерно направляя.
И мы плывем, плывем вперед,
И вся Венеция идет
Навстречу нам с ее дворцами,
С ее старинными церквами.
Отвсюду веет стариной.
Какой-то сладостный покой
И лень душой овладевают,
И как-то дышится легко…
И где-то здесь, недалеко,
Мандолинату напевают…
Страна беспечного мечтанья!
Здесь люди весело живут:
Не зная будто испытанья,
С утра до вечера поют.
Farniente dolce здесь царит,
И человек поет иль спит!
Лишь звезды на небе блеснут,
Они уж снова отдыхают
И песни новые поют!

«В голубом эфира поле
Блещет месяц золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой» [566].
Догаресса молодая
Беспокойна и бледна.
Старый дож, ее лаская,
Говорит: «Моя жена,
Отчего же ты грустна?
Отчего же без участья
Смотришь ты в мое лицо,
Или ты не знаешь счастья,
От меня приняв кольцо?..»
Догаресса молодая
Беспокойна и бледна.
Вдруг сверкнул клинок. Блистая
Труп скрывает глубина.
Догаресса молодая
С гондольером молодым.
Ночь, луна и ширь без края,
Хорошо им быть одним!
– Я неволей догаресса,
Я не знатна, не принцесса, —
Дожу силой отдана.
Но почет не стоит счастья
Молодого сладострастья.
Лучше буду я бедна,
Но любимому верна.
…………………………..
«В голубом эфира поле
Блещет месяц золотой».
Гондольер плывет в гондоле
С догарессой молодой.

В темном халате, с зарею на бледных щеках,
В комнатах темных скитаться с тяжелым шандалом.
Бешенство сказок нести на печальных руках,
Нежить огромное в детском и малом.

Дикое горе романтики пало в окно
Каменным грифом, совой и виденьем полночным.
Желтой арабской хламидой оно взметено
В городе старческом, пестром, сыром и порочном.

В темном халате блуждать, и шандал тяжело
Тянет холодную и благородную руку.
Лучше не буду смотреть в расписное стекло.
Бегать по радугам, верить небесному звуку!

Гоцци!.. Ты кутался в бурю, но ты подарил
Xoxoт Италии, три золотых апельсина…
Ветром задуло огонь, и подсвечник остыл.
Свищут обои, и слабо звенит мандолина…

В зеркальных мастерских
Зеркальный блеск
Тускнее дум
Рабов – пора б
Туда,
Где волн морских
Шумящий плеск,
Туда зовет
Восставший раб.
К галерникам – туда б.
Там слышен бунт.
Венеция в тревоге.
Иль это мнится?
Шум морей?
Молчит свинцовый
Свод-горбун.
Охрана – на пороге.
И мастерские,
Как темница:
В решетках окна,
Пыль веков,
Молчанье,
Гулкий звон оков.
В жаре, раздеты
Доголá,
Рабы шлифуют зеркала,
Рабы муранского стекла.
Жара.
В горячий вечер
В горле зной
Стоит
Тупым куском:
Африканский ветер
Гонит в окна
Зной с песком.
Жара.
В венецианских зеркалах
Мельканье рабских рук, —
Вся жуть
В бесчисленных телах
Отражена вокруг
На всю Венецию
Палаццо, островов
(их более чем сто),
Сплошных каналов.
Двух сотен площадей,
Четыреста мостов.
На всю республику
Святого Марка
Папской веры,
Где ныне стало
Слишком жарко:
Торговые галеры
Объяты
Рабским бунтом
На море и в порту.
Венеция живет
И спит будто
С ножом во рту.
Мятежный дух,
Как африканский ветер,
По узким улицам домов
Снует десятый
Знойный вечер
И будоражит гладь умов.
Снует
По мастерским изделий
Мозаики, муранского стекла,
Слоновой кости,
Мрамора,
Шелков,
Свирелей,
Железа, кож, свинца.
Рычит,
Где кровь текла
Рабов,
Как слезы
Смертного конца.
Мчит
По каналам
К гондольерам,
Стучит
По тюрьмам,
По мостам,
Бежит
По трепетным
Галерам,
По всем
Обиженным
Местам,
Где только раб,
Бедняк
Иль нищий
Отрады
В бунте
Жадно ищет.
И всюду
В пестроте названий
Зачинщиков,
Кто дерзок и умен,
Несется
Имя
«Джиованни»
Среди
Волнующих
Имен.
Героями
Толпа не обеднела:
В часы восстаний,
Памятью горя,
Вспоминаются
Томазо Кампанелла
И лик Дольчино —
Сердце бунтаря.
Десятый вечер
В дрожи
Дожи,
Совет патрициев,
Суд инквизиции,
Сенат.
Папская Венеция
Потрясена!
Монахов
Яростная арка
Кишит
В негодованьи:
В республике
Святого Марка
Рабский бунт.
И кто он,
Джиованни?
Раб —
Дьявольская лапа!
Спаси, Христос!
Мадонна!
Папа!
Проклятие рабам!
Проклятие!
И всем,
Кто к ним пристал!
С мольбой монахи
Взирали на распятие.
На золотое
Изваяние Христа.
Проклятие!
В палаццо дожей ли
Не скрежетали:
– Дожили!
Неблагодарный раб!
Какой-то московит,
В Стамбуле
Купленный купцами,
На подлость
Смел и мозговит,
Затеял
Бунт с гребцами.
Чума Руси!
Взбесившийся пират!
Разбойник!
Сатана морей!
Удава сын!
Гиены брат!
Дикарь из дикарей!
Бунтарь из бунтарей!
Послать войска
Сегодня же, скорей.
Схватить всех
Рабских главарей.
Иначе бунт
Не в меру разгорится и
От клыков рабов
Первыми падут
Купцы, патриции.
Меч у виска.
Послать войска!
Рука
Инквизиции вольна —
Венеция
Еще сильна!
Memento mori!
Горе!
Дышать от бунта нечем. —
Десятый вечер
Трибунал
Рабов с галер
По тюрьмам гнал,
Пытал, казнил.
Железом жег,
Сажал
В отравленный мешок.
Memento mori!
Кольцо купцов,
Совет патрициев,
Монашество, сенат
Мстили
Бунтарям сторицею.
Венеция потрясена!
Во всех углах
Тоской
Светила броско
Мадонна-дева.
В муранских зеркалах
Кривилась роскошь
Страстью гнева:
Хотелось
В гибели рабов
Увидеть вновь
Игру каналов,
Вино
Мессинских погребов
И блеск любовных
Карнавалов.
Хотелось оргий, —
После крови
Забыться
В шелковых лучах.
Патриций зоркий.
Вскинув брови,
Победы ждал
От палача.
Не в первый раз
Рабы вскипали,
Как пена
Штормовых морей.
И те рабы
На плаху пали —
Скосила сила
Бунтарей.
Memento mori!
Силы в споре —
В смертной встрече
Двух злых врагов.
Десятый вечер
Мечет море
У венецианских берегов
Галеры в пасти,
Рвутся снасти,
Как бьются
В волнах голоса.
Галеры в куче
На зыбкой круче
Пластают
В драке паруса.
Галеры стаей,
Вдруг вырастая.
Как кони,
Лезут на дыбы.
Галеры с боем
Гремят прибоем,
И тонут с воем
Войска, рабы.
И каждый гибнет
В вихре-гимне,
И вместе —
Смешанным огулом.
По-зверски шторм
Обильный корм
Швыряет
Бешеным акулам.
Кто – где.
В воде?
Не всё ль
Одно.
Кто – где.
В беде?
Идет
На дно.
Расправы шторм
Клыки оскалил —
Дрались
Отчаянно гребцы,
И там,
Где волю лет искали,
Нашли
Мгновенные концы.
Кто – где.
В воде?
Крутая
Тьма.
Кто – где.
В беде?
Кругом
Тюрьма.
Во тьме,
В тюрьме,
В ночном ряду
Промокших тел
Горячий гул
Гудел
В бреду
Огня желаний:
– Эй, Джиованни,
Бунт не кончен.
Рабы во тьме,
В тюрьме,
На дне морском,
В земле ползком,
В клещах
Смертельной боли,
Рабы
Останутся всегда
Гребцами воли.
Эй, Джиованни!
Шторм вокруг.
Кто – где.
В беде?
Ты где,
Наш кровный друг?
Ночь тень несла,
Гондолы тень,
Да блеск весла
И зла.
Гондолы тень
В тюрьму везла
Тень черного посла.
Высок он
Был,
Когда входил
В железные врата.
Из окон пыл
Очей следил —
Что дверь не заперта,
Что страж один
У страшных врат.
И страж был
Тих и тайно рад,
Когда к нему
Тень тех очей
Припала
Для речей:
– Ты знаешь сам —
Люблю его.
И жизнь
Ему дарю.
И ты люби.
И вместе мы
Поможем
Бунтарю.
Ты знаешь сам,
Что через час
Он будет
Здесь казнен.
Он ждет меня,
Он верит в нас —
И мы его
Возьмем.
Вода черна,
Как я – верна,
Ты нашим
Счастьем будь,
И мы, как
Легкая волна,
Уйдем
В далекий путь.
Ты видишь сам —
Слепая ночь
Не зря
В крови молчала.
И мы должны
Спасти, помочь.
Гондола
У причала.
Смотри:
Под мантией я – страж.
Останусь
Я у врат.
Ты форму стража
Ему дашь —
Он выйдет
Без преград.
Иди, наш
Верный друг, молчи.
Останусь,
Чуть дыша.
Пускай
Тяжелые ключи
Хранят
Ваш каждый шаг.
Иди, скажи:
Мария тут
Дрожит,
Как гонга медь.
Когда на казнь
За ним придут,
Мы будем
Звездам петь
И плыть
В ночной тиши.
Иди. Спеши. —
И страж ушел.
Мария-Коломба
Скинула черную
Мантию прочь,
Стала каменным
Стражем у врат,
Где фонарь караулил
Тюремную ночь.
Чу! Гондола к темнице —
Плещут волны канала.
Тень за тенью таится:
Это судьи
Ползут —
Инквизиторский
Суд —
Это судьи
Идут трибунала.
Мария тяжелым ключом
Отворила железную дверцу,
Надавила холодным плечом,
Как мечом
Провела
По холодному сердцу.
Трибунал миновал —
Ушагали, шурша
Алым шелком
Палаческих мантий.
Трепетала душа —
Колебались весы
На груди бытия,
На приколотом банте.
Надеждами
Били в башне часы.
Здесь минуты —
Как счастье подарка.
Удары часов
Улетали, как голуби
С площади Марка.
Время, спаси!
Чу! Стук шагов.
Это – они!
У Марии глаза —
Золотые огни,
И сердце, как птица
В апрельские дни.
Откройся, темница!
Это – они!
– Джиованни!
– Мария! —
Два возгласа вдруг
Замерли счастьем
В сплетении рук.
Скорей же, скорей
От тюремных дверей,
От зверей.
Гондола легка.
Звезды – вместо огней
Сил горячих не жаль.
А ты, ночь, ты
Укутай плотней гондольеров
В широкую шаль.
Воля —
Жгучая власть,
Беспредельная высь,
Солнцем сыплет
Заботы иным.
И гондола неслась,
Как счастливая мысль,
По каналам,
Рабами сработанным.
– Кто тут гонит? Эй, стой! —
Орали с мостов
Караульные псы с фонарями.
Джиованни кричал:
– Видишь, стража
Походных крестов
Занята бунтарями!
От них
Некуда деться и
Некуда деть их:
Ныне в рабской Венеции
Бунтари —
Даже дети.
Пахнет бунтом
У каждых дверей.
Эй, сеньоры, нет ли у вас
Из таких главарей? —
Караульные
Лаяли в тьму:
– Их свалили,
Как рыбу, в тюрьму —
Судьи их потрошат.
У раба Джиованни,
Наверно, душа
От клещей
Пошла
К дьяволу в гости,
Где жизнь
Для рабов хороша.
Будет он
Помнить Венецию
Дожей! —
Джиованни смеялся:
– И Венеция – тоже. —
Гондола неслась.
Воля —
Жгучая власть.
Только брызги
Алмазным хвостом
Сверкали в канале
Под каждым мостом.
Молчали да гнали.
И только потом,
На разливе в порту.
Стало легче
Ретивому рту.
Иван небом,
Как хлебом, вздохнул:
– Ххо, пираты на воле,
На море! А звезды?
Как зерна посеяны в поле.
Ой, хорошо бы
Домой
Полететь
Соколом бы! —
Иван – ну
Как земля на луну —
Посмотрел на любовь,
На Марию-Коломба:
– Мария, ты – радуга,
Спасенье мое!
Вижу – ты рада.
Рад и друг Онорато.
А я уж так рад,
Как в саду виноград.
А в саду винограду
По горло полно.
Не жизнь —
Золотое вино.
Не море качает,
А сам я весь пьян:
От казни спасли вы!
Я самый
Счастливый
На свете Иван.
И светел мой след
От весла.
Я снова
Родился на свет —
Ты, Мария,
Меня принесла,
Будто мать.
Мы на воле,
На море,
Нас не догнать,
Не поймать.
Уплывем на размашку,
Как ветер в степях.
Жаль только Пашку —
Сидит он в цепях.
Ну, авось да сорвет пелену —
Бывалое дело
В татарском плену.
А я вот
В раздольи, на воле.
Мария – любовь,
И ты, друг Онорато,
Мы – в гондоле,
На вольной воде,
В красной доле.
Пора-то,
Пора!
Жизнь острей топора.
Вчера – раб под купцом,
Вчера – конь под дугой,
А теперь – молодцом:
Я родился другой
Да с мозгами но пуду.
Пропаду,
Но рабом
Никогда я не буду.
Клянусь!
Пылью неси
Меня в дали!
Ветер,
Башку мне сорви!
Волны морские,
Вы сами видали:
Девять дней мы
Пластались в крови,
Девять дней мы
Тонули гробами.
Дрались,
Помирали
С рубцами на теле, —
Мы не хотели
Жить больше рабами.
Не будем – клянусь!
Прям и ясен
Путь мой,
Думы
Волей болят:
Полетел бы домой
На родные поля.
Клянусь!
Я бы поднял
Холопскую Русь
На дыбы,
Запалил мятежом.
И у нас там – рабы,
Мужики под ножом,
И у нас от беды
Крови ало:
На Руси все
Бунтуют немало.
Эх, домой бы,
Домой сгоряча —
Не жалел бы
Крутого плеча,
Нe гулял бы,
Где горе-трава,
А колол бы
Бояр на дрова.
А бояр у нас
Да патрициев с сечкой.
Как тараканов
За печкой.
Сам жил
У князя псарем,
Знаю, как жить
Под царем.
На Русь
И погоним мы
Быстрее птицы —
Скорей бы
Добраться
До русской границы.
Домой!
А дом мой,
Ой-й-й,
Палаццо!
Дворец!
Ой, штаны мои
В латцах,
Ой, еда – огурец.
Мария!
Смотри – я,
Ой, буйная волна.
Мария!
Смотри – я,
Ой, пьян я да без вина.
Ишь, она, ночь-то,
Прочно бережет.
Очи-то точно
Целуют бережок.
Ищут нам дорогу,
Счастливую для ног.
Чтоб горькую тревогу
Берег скрыть помог.
Авось, да не догонит
Камень из праща.
Морские гривы-кони,
Галеры, порт,
Прощай.
Пришел рабу
Конец, и я
Уйду
В приволье дней.
Прощай,
Страна Венеция —
Тюрьма
Слепых огней.
Прощай. —
И ночь
В густую шаль тепла
Окутала троих,
Дорогой
Тайной повела
Легко и мудро их.
И ночь
Им стала дня ярчей.
Сердца – остры мечи.
И небо
Звездами очей
Бросало им лучи.
Жизнь на мечах!
Мчи!
На рабских плечах
Палачи.
Жизнь, мчи.