Андрей Земсков - Колокольное дерево. Книга стихов

Дело в шляпе – и не иначе.
Больше этого – не по чину.
Верь судьбе, доверяй удаче
И ни в чём не ищи причину

Уклониться, не удержаться,
Отступить за пределы ринга.
Если нет на победу шанса,
Не сворачивай поединка.

На канатах на миг провисни —
И вперёд, будь они неладны,
Все невзгоды! Ведь в этой жизни
Вход свободный, а выход – платный.

Что бы ни пел и что б ни говорил я —
Ответа нет, ветра со всех сторон.
За облака уходит эскадрилья,
За горизонт уходит эскадрон.

Там всё не так, там нет ни тьмы, ни смерти,
Там живы все, кого любили мы.
А здесь – обратный адрес на конверте
Да на столе настой из белены.

Что будет завтра, если будет завтра?
Какой мажорный прозвучит аккорд?
За океан ушла моя эскадра,
За ней умчался чаячий эскорт.

Герои в бронзе, руки их в железе.
Уходит жизнь с листа черновика.
И если здесь не слышат наших песен,
Есть выход: петь туда – за облака.

Когда-нибудь умолкнет говорильня,
Фальшивый блеск уже не ослепит.
И вот тогда вернётся эскадрилья
И эскадрон проскачет по степи.

Как мы шумели, как звала дорога,
Как не умели говорить «прости»…
А песен было, в сущности, немного:
Если собрать – уместятся в горсти.

В стране, где пахнет краденым рыжьём
И машут кулаками после драки,
Где пять мужчин, танцующих сиртаки,
И одинокий человек с ружьём
Скульптурной группой около ДК
Застыли в гипсе, крашенном под бронзу,
Стихи внезапно вытесняют прозу.
Вот парадокс родного языка!

Парадоксальна станция Семхоз.
Выходишь из московской электрички
И сразу слышишь пение синички
Отважное – в отчаянный мороз.
Дорогою на Сергиев Посад
Бредут неспешно в Лавру богомольцы.
И тройка золотые колокольцы
На полтысячелетия назад
Со звоном рассыпает. На пруду
У полыньи – три зябнущие утки.
Оглянешься всего на полминутки
И не поймёшь – в каком теперь году.
И в храм зайдёшь. Какая это блажь?
Блажен, кто изгнан горькой правды ради.
Подумаешь о прожитом некстати
И трижды прочитаешь «Отче наш».

А, выйдя, вновь увидишь вдалеке
Постройки современные, а справа —
Культурный центр с названием «Дубрава»
И Галича с гитарою в руке,
Идущего по лёгкому снежку
Туда, где в прошлом будущее снится.
Пой веселей, отважная синица,
Пока на небе звёзды не зажгут.

Голос, живущий во мне, —
это белое братство снегов,
Песни метелей над Вяткой,
Сибирью и над Магаданом.
Голос, живущий во мне, —
это несколько капель стихов,
С неба сорвавшихся
над многогласных речей океаном.

Голос, живущий во мне, —
это больше, чем звук, но притом
Тише, чем эхо шаманского бубна
и медного горна.
Так ли скрипят половицы,
когда входит странник в твой дом?
Так ли над храмом соборным
ветра затихают покорно?

Слышишь – над полем осенним
басами гудят провода.
Видишь – вдали паровозный дымок
уходящего детства.
Веришь ли в то, что открыла тебе
ключевая вода?
Примешь ли горькую память,
как лучшее в мире наследство?

Красный кленовый октябрь
и зелёные мхи на камнях.
Нет никого под камнями —
давно всё смешалось с землёю.
Склепы, распятия,
всадники на легкокрылых конях,
Мраморный Дмитрий Донской,
колесница с Пророком Ильёю.

Белая гвардия – каждому
собственный крест. А за стеной
Бедная гвардия – общая участь,
один общий камень…
Холод времён пробирает,
когда притулишься спиной
К старой часовне, закуришь
и в предка упрёшься ногами.

Голос, живущий во мне,
не утихни, строку не сломай.
Нужно ли это кому-то?
Себя убедить не пытайся.
Где-то вдали за Даниловским кладбищем
звякнул трамвай.
Колокол охнул, как сердце,
на крик воронёнка – останься!..

Голос, живущий во мне…

Прислонясь к пятнадцатому веку,
Мы, туристы, выглядим нелепо.
Пражский рыцарь, стерегущий реку, —
Брат Марины, улетевшей в небо, —

Обнаживший меч не ради битвы —
Ради мира в этом старом граде,
Подскажите нам слова молитвы,
Бога ради.

Покажите, где живая рана
Горячит под мёртвою водою.
Зла в себе не держит Злата Прага
И врачует строгой красотою.

Мы спешим послушною оравой
Вслед за гидом. Промедленье – роскошь.
И гудит над медленною Влтавой
Карлов мост Ваш.

Рыцарь Брунсвик – одинокий воин
В стороне от мира и от Праги, —
Он свободен, светел и спокоен,
Как Марина над листком бумаги.

Может быть, в осенней круговерти
Не сберечь и этого листочка.
Может быть, всей жизни после смерти —
Только строчка…

Объектив освобождён от кофра,
Субъективен к цвету чёрный камень,
Увлечённо щёлкает фотограф,
А у нас – как бездна под ногами.

К Староместской площади мы вышли
Чуть другими – странная картина.
А с небес на нас глядел Всевышний —
И Марина.

Весь апрель никому не верь,
Да не верится в ту примету.
За поэтом закрылась дверь.
Светлым был – и ушёл по свету.