Сергей Степанов-Прошельцев - Я весенний посол. Седьмой сборник стихов поэта

Это значит: захворал смертельно

наш режим, и наступил застой.

Сожалеть, наверное, излишне,

и уже никто не виноват.

Мы оглохли. Мы уже не слышим

даже если прозвучит набат.

Разве так можно, чтоб ты – без меня?..

* * *

Мелькали дни, надежды и года,

и новый день был так похож на каждый.

Я о тебе не думал, не гадал,

не знал, что ты придешь ко мне однажды.

Но ты пришла. Стремительнее стрел

июльских молний, принятых рекою.

Как долго я, как тщательно болел

ленивой безмятежностью покоя!

Мы эту страсть теперь не утолим —

она над нами, как гроза нависла.

Спеши любить! Всё остальное — дым.

Всё остальное не имеет смысла.

* * *

Прости меня, в последний раз прости

и от себя меня не отпусти

в свободный этот без купюр режим —

там я себя почувствую чужим.

Не отпусти от белых берегов,

от гальки, от летящих облаков,

от черных скал и леденца зари.

Не отпусти. Молчи. Не говори.

Слова скупы. И губы. И легки

над морем, словно ангелы, дымки —

они забытым кажутся нам сном.

А это — счастье.

Мы потом поймем.

* * *

Взгляни на ослепший от солнца мир,

в нем жить — беспредельный риск.

Взгляни: вот деревья, галька и мы —

дети соленых брызг.

И мы поднимаемся в полный рост

над хрупким стеклом волны,

вскипающей пеной до самых звезд,

любовью оглушены.

И море поёт. И летит листва,

как ветер морской, легка,

и шепчут загадочные слова

деревья и облака…

«Ты плачешь?». —

«Да нет, то соринка в глазу», —

и снова басит прибой.

С силой о камни бьется лазурь,

гальку неся с собой.

В этой прибрежной светлой волне

гаснет наш звездный час.

Эту лазурь сохрани на дне

теплых, как море, глаз.

* * *

Не позабыть мне тебя ни в какую!

Эти глаза, непослушную прядь…

Я без тебя, как ребенок, тоскую,

я без тебя постоянно рискую

сбиться с пути или цель потерять.

Утром и вечером, пусть непогода,

образ твой, не заслоненный стеной,

сквозь тополя, расстоянья и годы

в платьице красном встаёт предо мной.

Длится тот миг, растворяясь в минутах,

меркнет весна и дожди не секут.

Как водопад, обрывается круто

этот поток быстротечных секунд.

Время несётся, но время не властно

образ стереть твой сумятицей дня.

Строгая девочка в платьице красном,

разве так можно, чтоб ты — без меня?!

* * *

Предвечерний туман занавесит померкшие дали.

От дождя и от ветра темнеет гранит балюстрад.

Это осень как будто. Её мы с тобою не ждали.

Птичьей вспугнутой стаей багряные листья летят.

Их потом соберут для гербария школьного дети.

И засохнут они среди пыльных бумажных листов.

И забудется всё. Но останется вечный свидетель,

громыхая прибоем о гальку своих берегов.

.

* * *

Сосульки рушатся с карнизов,

и ты опять спешишь ко мне,

как будто вновь бросая вызов

соседской вязкой болтовне.

Пусть не стихают пересуды,

пусть говорит про нас любой,

я счастлив, что сегодня буду

ещё мгновение с тобой.

И этот зимний свежий ветер,

твоей слезинки светлый след

дороже мне на этом свете,

чем даже этот самый свет.

* * *

Я и не думал, как это много.

Всё казалось обыденным:

мы бродили по рынку, покупали арбузы,

и ты иногда грустила,

когда наплывали густые южные сумерки

и волны монотонно дробились о камни.

И тогда ты была особенно ласковой

и нежной. Как море,

а море было прозрачным,

словно твои глаза.

Но я не думал тогда об этом,

я понял это после. В шторм,

когда остался один.

А теперь я не знаю,

сумела ли ты забыть

те утренние часы,

когда касаются тела

бесформенный студень медуз

и ласковые ладони волн?

И мои губы,

соленые от морской воды?

Скажи, что забыла,

мне, наверное, станет не так угрюмо

и не будут сниться эти безмятежные сны,

этот парус — белый с синим отливом, —

который все ближе и дальше.

Парус Надежды.

* * *

Не уходи! Не надо! Погоди!

Я в этот час не выдержу один —

прицеливаясь вечностью высот,

как револьвер, он холодит висок.

Не уходи! Так будет ночь длинна.

И встанут стены — не одна стена.

И улицы — безлунны и пусты.

И сникнут клёны, ветви опустив.

Не уходи! Скажи мне те слова,

чтоб, как от спирта, кругом голова,

чтобы глаза и волосы твои,

и губы твои видеть в забытьи,

чтоб листьев плеск услышал я на миг,

чтоб оглушала, словно динамит,

и освежала, как воды струя,

твоя любовь, любимая моя.

Без компаса, карт и без лоций

* * *

Я — не патриций, не вельможный курций,

и радости хиреет мой побег.

Я хвост удачи поджимаю куцый,

я не достоин, кажется, побед.

Они — для тех, которых не ругали,

в честь их предназначается салют,

для них одних придёт в оригинале

особа та, что славою зовут.

А мне — пахать, мне выпадает снова

вернуться в хату нищую свою.

Но только я с упорством крепостного

за справедливость в мире восстаю.

И пусть порою в тучах нет просвета,

пусть грозы начинаются опять,

нет ничего дороже – только это:

за справедливость жизнь свою отдать.

* * *

Среди творцов перезагрузки

российской не было меня —

я жил, как будто мышь-норушка,

но независимость храня.

Удары отражал неловко

и не любил любую власть.

Но в том, наверно, мышеловка,

что сыр бесплатный не украсть.

Отправлен я в бессрочный аут,

поскольку выгнали взашей.

Тот сыр сейчас распределяют

лишь среди правильных мышей.

А мне достались только крохи

от неохватного куска

моей неправильной эпохи,

что не осмыслена пока.

* * *

Несёт нашу утлость навстречу седым бурунам,

с невидимым злом невозможно открыто бороться.

Где рашпили скал, где их зубы, не ведомо нам —

мы в море безбрежном без компаса, карт и без лоций.

Плывём и не знаем, что ждёт и где будет ночлег,

штормит на душе, только в прошлое нет нам возврата.

Ещё есть надежда, что всё же причалит ковчег

к заветному берегу где-то вблизи Арарата.

И мир мы устроим какой-то, наверно, другой —

без ссор и вражды, без сосущей трясины болота,

где вспыхнет в глазах исцеляющий звёздный огонь

и сердце поёт, ожидая бескрайность полёта.

.

* * *

Опять направленно штормит,

и исчезает голубое,

и вновь беда, как мессершмидт,

проносится с протяжным воем.

Когда вокруг сплошной кошмар,

в тот ураган и водокруты

с размаха падает плашмя

душа, что не нашла приюта.

Она не знала благодать

и ничему была не рада.

Наверно, надо помолчать