Георгий Печорин - Ну, ты даёшь!

Казалось бы, Земля Обетованная.
Здесь пальмы, солнце, море ловит взор.
Но радость встречи непонятно странная:
В ней смешан мой восторг и мой укор…

Не спорю, мы живем в раю.
Израиль – это чудо!
Но чтоб кормить свою семью,
Нам нужен горб верблюда!
И до зарезу нам нужна
Метла и синагога…
Одним для выноса г….на,
Другим – во славу Бога!

Шумят, не умолкая, спорщицы,
Свою качая правоту:
Не поделили труд уборщицы,
А если проще – нищету!

Родной Израиль – солнце знойное!
Судьба, толкнувшая на дно:
В одной руке ведро помойное,
В другой совок, а в нём г-но…

– Вы говорите на иврите?
Нет? Проходите, проходите…
– Но я согласна на интим…
– Интима нет! Есть шерутим!

Однажды попал я на Мёртвое море
И был ошарашен увиденным вскоре.
Сто женщин, – нет, двести, нет, всё-таки триста, —
Лежали в воде, как пустая канистра!
Узревши такое количество тел,
Мой верный товарищ любви захотел…
Но, плюхнувшись в жирное пухлое море,
Солёный огурчик заплакал в укоре…
И если сначала он был замминистра,
Теперь всплыл наверх, как пустая канистра…

Помогите, я схожу с ума!
Я готов – не делаю секрета.
Стихотворной ереси тома
Шепчут мне: «Пойди, убей поэта!»

Ну, убью с полсотни, ну и что?
Придавлю штук сорок для острастки.
Ну, взорву их вечное ЛИТО,
В подхалимстве сладкое, как сказки!

Но они же будут! Их не счесть:
Кролики по методу рожденья!
Их, конечно ж, тоже можно есть,
Но вполне возможно зараженье!

И тогда и я начну писать.
Получу в «союз маститых» ордер!
Станут все хвалить меня, читать!
В юбилей на грудь закрепят орден!

– Боже мой! Какой живёт поэт!
Как стихи слагает человечно!
А помру, уложат на лафет
И поставят памятник навечно!

Что же делать? Как болит душа…
Голова моя на грани слома…
Вот пишу… Слагаю не спеша…
Из читальни местного дурдома…

Не пью, не курю, не гуляю.
И «Ваньку» при том не валяю.
Сижу на собраниях чинно,
Болтать не люблю беспричинно!

Работаю, книги читаю,
Увидеться к предкам летаю,
Пол мою, вещички стираю,
В «базаре» всегда только с краю.

Сам глажу рубашки и брюки,
По дому – мастак на все руки,
Жену обожаю всечасно,
С соседями лажу прекрасно!

Никто не видал меня голым,
Ну, разве что в бане порою!
Еще увлекаюсь футболом,
Пью кружечку пива, не скрою!

На клумбе цветы поливаю,
В субботу «козла» забиваю.
Сегодня как раз и суббота,
Но что-то идти неохота…
…День кончился, сел я за ужин
И думаю: нахрен я нужен?

Не пью, не курю, не гуляю, —
От этого очень страдаю,
От этого страшно не в духе:
Без женщин, сигар, без литрухи…

Как славно б отдаться в кровати
В объятья какой-нибудь Кати!
В объятья какой-нибудь Мани
На ждущем услады диване!

Шептать ей на ухо словечки
О силе орла на утёсе,
Который не знает осечки
В таком деликатном вопросе…

В клубах сигаретного дыма,
В чём мать родила – без одежды,
На высшем полёте экстрима
Пыхтеть, не теряя надежды…

День кончился, сел я за ужин
И думаю: ужин заслужен…

На этом кончается юмор.
О смехе не может быть речи.
Шутник нашутился – и умер…
До новой волнующей встречи.

Время вечное во мне,
Бьет костяшками, как счёты:
Жизнь осталась в стороне:
– Кто ты, кто ты, кто ты, кто ты?
Или это сердца такт
О часах моих вещает?
– Туки-туки, туки-так —
Будто будущим стращает!
Время вечности летит
В бесконечные пределы
И однажды не простит
Мне ошибки и пробелы.
И замкнётся время в круг.
Туки-туки, туки-тук!

Я создал мир. Свой,
Вам не принадлежащий.
Быть может, он для вас чужой.
По мне – он настоящий!
Я в нём живу, доволен им,
Комфортно в нём, удобно.
И этим миром я храним,
От тех, кто мыслит злобно!
В поступках мы едины с ним,
Смеёмся, плачем, шутим.
Единый путь неотвратим
И ветер нам попутен!
Раздельно жизни нашей нет,
Она полна лишь вместе.
И мой вам искренний совет:
– Вы в душу к нам не лезьте…

Я родился, я учился,
Я женился, а потом
Я плодился,
Чуть не спился
И построил новый дом.
Был полковник,
Был поклонник,
Был любовник
Не плохой!
Но сыграл однажды номер:
«Прыгнул в ящик»,
То есть помер.
И на всё махнул рукой!

«Любовь – твердят учёные – в носу!»
Возможно, но одно меня тревожит:
Когда к любимой чувства я несу,
Я что, её обнюхиваю тоже?

Зуб болел. От ползучего страха
Литр водки плескался в желудке.
Не сумела помочь даже маха,
Ну… короче… поход к проститутке.

Зуб болел. Дёргал кверху и книзу,
Бил в мозги, как кувалдою в лоб!
Мне хотелось отправить всех в Пизу,
Самому же отправиться в гроб!

Зуб болел. Он смеялся, паскуда!
Методично, старательно грыз…
Перебита была вся посуда
И старинный китайский сервиз!

А хрустальную чешскую вазу,
Было хлопнуть и слаще, и проще:
Она звонко рассыпалась сразу,
Посылая «привет» моей тёще…

Я готов был содрать с себя шкуру…
Стал типаж сумасшедшего вида.
С диким воем обрушил скульптуру,
Что являла с пиписькой Давида!

Ну, конечно ж, нормальным я не был,
Даже звать как меня, позабыл,
Потому итальянскую мебель
С песней я на куски изрубил!

Зуб болел. Сладострастно, протяжно,
Высоко-высоко уносил…
И тогда, с русским матом, отважно
Я персидский ковер оросил…

Быть и жить больше не было мочи,
Как и не было больше мочи…
И средь тихой, затраханной ночи,
На деревьях смеялись грачи!

А когда, посинев, на дорожке
Возле дома отпрыгал я твист,
Из задолбанной мной «неотложки»,
Наконец появился дантист.