Игорь Чубанов - Дочь Волкодлака. Часть первая

Штрихи Художника в невидимых движеньях
запечатлев фигурки в окруженьи лета,
красок сиянием из теплоты и света
забыть заставили мир обо всех сомненьях,

и о проблемах, и вопросах тем текущих,
влив в душу Зверя безмятежность и покой!
В пространстве звуками затрепетал слов рой,
взглядами Анны с дочерью к себе зовущих…

C cолнечным «зайчиком» играет Анны дочь:
«Мам! Я уверена, что это Волкодлак…
Как я – его, не может он совсем никак
тебя поймать, мама! Иль ты уже не прочь?

Нет, я, конечно, взрослых тем не понимаю,
но всё равно – как баба бабе – я скажу,
тем более что здесь понятно и ежу
(я иногда и остроумной, мам, бываю!):

Зверя присутствие мы оба ощутили!
Согласна, мама? Или в плаче спорить будем?
Ни я, ни ты стихов его мы не забудем:
мы ведь за это Волкодлака полюбили?»

Пальчики «Солнышка» ласкает луч тепла,
грея ладошку голограммой Волкодлака:
«На Козерога взглянет ли созвездье Рака?»
– Мам, да впусти его! Ты раньше ведь могла…

Мама, веди себя прилично!
Пусть папа рулит, всё отлично:
мы в гости едем, как обычно!
Да знаю я, что непривычно

тебе увидеть Волкодлака
там, впереди… на тротуаре!
Нет, мама, это не в кошмаре:
Зверь улыбнулся нам! Ждёт знака?

– Эй, Волкодлак! – Ой, пап, прости…
нет, ничего! – Правда ведь, мам?
Так улыбнулась – просто срам!
– Мама, сейчас же прекрати

счастливую изображать:
ты же дрожишь – насквозь видать!
Твой Зверь давно уж позади…
Надо же так страхом изойти!

– Ой, пап, не спрашивай, рули,
мама ругается со мной…
– Ты мною, мам, глаза прикрой:
слёзы ведь тушью потекли!

Всё! Перестань, мам, завывать:
машина всё же не кровать!
– Пап, хватит недоумевать…
Да что ж такое, твою мать?

Всё, Волкодлака больше нет —
уже в автобус сел, исчез!
Вот же, блинн, «чудо из чудес»:
на тебе, мам, лица ведь нет!

– И хватит так сердцем стучать:
твой Волкодлак уехал, мам…
Вижу, что рада – по глазам!
Ну, прекрати же целовать

моё лицо, глаза и губы!
Мам, Волкодлак тебя так любит,
как ты – меня… не папу ведь:
ему, я знаю, не суметь

в себя влюбить, насмерть пугая,
как с тобой сделал Волкодлак —
демон «ромашкового рая»,
мамин любимый, папин враг!

Нежностью аромата хрупких орхидей —
в звёздочных искорках рассыпанных жемчужин,
с которыми бумаги лист остался дружен,
как звуки слов дружат с мелодией речей,

вернее, мыслей-размышлений Волкодлака, —
я в чистоту дочки глазастости вливаюсь
затем, что устоять Зверем очень стараюсь
пред взглядом женского созвездья зодиака:

«Наверно, в дочке отразилась красота
Аннушки, пусть и Недотроги-Кареглазки:
её улыбки вкусность, взгляда чистота!
Снимают женщины всё ж иногда и «маски»,

когда ни подо что подлаживать не нужно
душу иль под кого… самой собой бывая,
мысли свои подлизываньем не ругая,
и для мужчины-парня не смеясь натужно,

а легко вглядываться и общаться дружно
с тем, кто твой мир души вниманьем озаряя,
интересуется, вопросом замирая:
«Малышка Ангела «ромашкового рая»
смеётся как, Ань… серебристо иль жемчужно?»

Нежность сиреневых узоров, как багета —
в мерцаньи бусинок, рассыпанных средь роз, —
пусть защитит Анну и дочь от всех угроз,
что дотянуться могут до фотопортрета!

В звёздочках искр розовых оттенков света,
украсивших – сияньем! – бархат лепестков,
взор Волкодлака затаился среди слов,
жаль, только дочери – от Анны нет ответа:

«Мам, выгляни! Там, под балконом, Волкодлак…
Сама боишься – поднеси меня к окну!
Какой трусливый из тебя, мамуля, Рак…
Ну ладно, можешь оставлять меня одну,

только закрой дверцу стеклянную балкона:
мало ли что случиться может, согласись?
Как это… «к дверце пальчиками не тянись»?
Мам, уходи иль побыстрей поторопись
дверцу захлопнуть: простывать мне нет резона!»

В окне возникли счастья детского глаза:
«Ой, Волкодлак? Привет-«салам»! А мама дома…
делает вид, будто с тобою незнакома!
Ты прав: действительно, такая «Егоза»!

Вновь непогодою тоски заплакал вечер,
ветром стучась в отблески лунных окон Анны:
«Солнышко», ключик ты стащи у своей мамы —
там, у двери,
твой Волкодлак ждёт с мамой встречи!»

Всё не могу никак забыть вчерашний день…
вернее, утро: встречу Волкодлака с мамой!
Мама тогда не выглядела светской дамой —
продлить больничный надо было бюллетень…

И мы как будто бы спешили не спеша
так, чтобы Волкодлак догнал мою коляску;
даже спина мамы ждала, едва дыша
(я Волкодлака мыслям придаю огласку

того судьбы момента или мига встречи…),
когда, нагнав нас, Зверь сказал:
«Здравствуйте, Анна!»
Таким казался удивлённым – без обмана,
что мама гордо распрямила свои плечи,

словно почуяв: Волкодлак жевать не будет
все мои «прелести»… и мамины, конечно!
Я сразу – тут же! – повела себя беспечно,