Жорж Дмитриев - Юбилейное

и, конечно, отведать прошу
прохладу самой душной на свете сирени…
Брось дела, приезжай на море.
Паруса наполняет ветер, воздух дышит твоей улыбкой…

Так найди же меня, найди!
Не гони, а скорей прими!
Приласкай меня, если сможешь
и останься со мною рядом,
согревая сердечным взглядом!

Волны к берегу льнут упрямо
и простора им вроде мало,
если нет твоего причала.
Обними меня крыльями пляжа,
белым лебедем на глади моря.

Я сегодня тобою пропитан,
весь просвечен в лучах улыбки.
Оттого и кричат так громко
за меня беспокоясь чайки, что следы на песке
скоро смоют волны, предвещая нашу разлуку.

Так верни же нам радость встречи,
за которой не будет грусти,
успокой беспокойных чаек —
им без моря прожить не можно,
как и мне без твоей походки…

Испытал ли ты волненение
от спокойного дыхания
спящей рядом молодой и красивой женщины?
Если нет, то понять ты не можешь,
что такое голод нежности.

Когда губы её ярче влажных лепестков
и ресницы блестят от восторга ночных поцелуев,
когда пальцы её, как оперение крыльев золотого павлина,
предвещают полет новых желаний в страну,
где еще не забыты слова о Любви,

То ты готов выстелить этот путь нежностью,
исходящей из глубины одинокого сердца, и бросать всю жизнь
под её ноги райские цветы… И полет этих чувств залечит
надтреснутость беззаботную той пропасти,
в которой живет одиночество.

Стань нежным!

Пушкин: «Е. К. Воронцова мне подарила перстень с чистым изумрудом
за мой настойчивый характер и дерзости к её мужу.
А что Ты, Жорж, здесь ищешь неустанно?»

Ответил Я сладкоречивому поэту:
«Мне сырость Северной столицы изрядно надоела
и в ней нет прелести тобой обласканной в поэме «Медный всадник».

Я здесь хочу воздать твоей свободе
и не зависеть от царя в избрании пути для творческих исканий.
И где и что мне следует писать и

Как судьбу благодарить за любовь к Тебе
и то мгновение, что названо Тобой когда-то «Чудным» в Псковском крае
и место, где Ты встретил Анну, теперь аллеей названо.

И где гулял я многократно с мыслью о Любви
и, сидя на скамеечке «Онегина», на Сороть свысока глядел.
Теперь я здесь.

Твоя рука меня благославляет искать ответ
в твоей безвременной кончине в изменнице, Тобой безмерно вознесенной.
Суд чести выше, чем порок, скрывающий всю правду!»

Может нам уехать в… никуда и
оттуда вовсе не вернуться.
Там в тиши, у речки, у пруда
будет нам Луна читать стихи:
…коромыслом серп двурогий
плавно по небу скользит…
Там закаты расписные – все из
Падуи и Лувра – в небе вытканы холсты.
Там без слов все понимают,
что любви на свете нет,
лишь покой и Символ Веры тем,
кто знает эту боль.
Там ты руки не ломаешь и
у скрипки нота «Ля»
розу чёрную в бокале
от соседнего стола
не заставит распуститься и
от танца уходя,
ты глазами отвечаешь:
«Браво розе и усам,
но ловить меня не надо,
слишком яркая Луна!»
Там над томиком поэта
ты себя не потеряешь,
вздох не будет грудь тревожить и
тоска по шумным балам
тихо-тихо отойдёт.
Там вино не разливает
в тёмном фраке сутенёр и
и кареты бархат красный в
«Англетер» не отвезёт.
Там зелёные просторы
и ячменные поля и
старушки в сарафанах
молят равной благодати
для тебя и для меня,
чтобы ты не уезжала и
меня не вынуждала
отправляться в… никуда.

Вот и всё: лёд, скользнув по глади волн,
вниз скатился, в Финский и
Нева, расправив плечи,
обновила берега пенным шелестом прибоя.

Чайка, с облаком играя,
глаз острит – мелку корюшку считая,
голубь водит хоровод вкруг своей подружки
и, наверное, он ждёт отступной за крошки.

Окна просятся отмыть пыльной патоки покровы,
почки, сбросив кожуру, лист готовят яркий,
пусть он маленький ещё, но такой приятный.
Улиц снежные холмы разом растворились.

А задиристый мороз не спешит с обменом
тёплой шубы на пальто для любых сезонов.
Боты скинуты уже – туфельки в почёте и
причёски у девчат мутят головы ребят —

Это признаки весны, в Питере – особой!
Летний Сад раскроет склепы
с копий мраморных скульптур и
кораблик на Неве в полдень залп услышит…

Приезжайте в город наш, он весной особый!

Нас вежливо предупредили,
что новый терминал аэропорта
откроет первый раз приём и что
весна нас встретит радостно у входа,
и друг такси к назначенному часу подаёт.
Случится встреча в поздний час и
солнце уже будет крепко спать, и
птицы гомоном своим
в кустах жасмина не тревожат,
но цвет, да – цвет,
дыхание ароматом нежным наполняет и
зимний холод нас неохотно в лето отпускает.

«Волна» стекла изгибом самолёты принимает и
чудом внутренних убранств
с комфортом недоступным всех вбирает и
пассажиру некуда спешить – всё рядом,
чинно, благородно и лишь табло
размеренно и строго напоминает нам о том,
что отдых начался,
что Крым перезагрузку совершил
на радость вольному народу и
солнце, горы и вода нам восстановят силы,
а вин изысканных сорта украсят стол и
дружескую встречу.

Утомлённое солнце
к морю всех приглашает,
а нарцисс утверждает,
что цветы у войлочной вишни и
не белые вовсе, и не бело-оранжевые,
как у него…
Споры эти не слыша,
мы волну принимаем и
отливом уходит от сердец суета.
Цвет у персика алый,
да и дело не в этом.
Важно, что есть предчувствие в обновлении жизни!

Так чувства созревая где-то вне,
не обжигают вздохом огорчений.
Они, являясь, недозревшими, нежданно,
тебя стрелой без яда поражают.

Плод горький послевкусие хранит
для тех, кто ритуал приличий забывает.
Взаимность требует согласий и ожидания
сбываются тогда, когда у чувства есть рассудок.

Скольжение льда по зеркалу Невы
в тот час, когда луч солнца
стелется по глади вод
в безветрии и утренней прохладе,
напомнило известную картину: