Елена Крюкова - Небо

А умрешь – упадешь – зубов не разомкнуть:
Крепко сцеплена подкова, сварена сребром —
Ни ударить молотом,
ни разбить серпом,
Ни – в скоморошью – рожу – кирпичом:
Из-под век – кровь на снег,
Ангел – за плечом.

…

– Эй, возьмитесь за руки, красные люди!.. —
Не взялись.

Горкой красного винограда на грязном зимнем блюде
Запеклись.

– Эй, что ж вы не пляшете, скоморохи?!..
Ноги отсохли, ну?!.. —

На морозе распахнуты шинели, ватники, дохи.
Всех обниму: огляну.

– Эй, что молчите…
на меня колко глядите…
как… елка в Новый Год?!..

И с гармонью инвалид
харкнул из глотки холодный болид:
– Дура. Война-то… идет.

…

…Она все бегала, трясла
За ветхие рукава
Народ; руки, как два весла,
Хватала – и вперед гребла!
А люди в спину ей: «У осла
Разумней голова».

Она так мнила: скоморох!..
С колокольцами,
в алом колпаке!..
А фиксу скалил пустобрех
С кастетом в кулаке.

И, когда она голые ноги ввысь
Взметнула из-под мешка,
Крутясь колесом, —
«Чур меня, брысь!..» —
Крикнули два старика.

«Сдается, тута света конец,
Коль девка сбежала с ума!..»
«Да ну, – процедил пацан, – отец,
Снимают синема!..»

А она все кричала:
«Скоморохи, эй!..
Одежды ваши красны!..
Давайте вверх поведем людей —
От зимы до полной Луны.

До толстой Луны, купчихи, что сосной
Топит медный свой самовар,
По лунной дороге, витой, ледяной,
Как из мертвого рта – пар!

По лунной дорожке,
все вверх и вверх,
Наставляя о звезды синяки,
Катитесь, о люди, швыряя смех,
Как солнечной крови клубки!

Кидая оземь рюмки слез!
Хрустальную жизнь бия!
Пускай на земле трескучий мороз —
Со скоморохом в шубу из кос
Живых – завернулась я!..

И мы дойдем к старухе Луне!
И она нам чаю сольет,
И патлы омочит в белом вине,
И к зеркалу сунет лицо в огне,
И рот беззубый утрет…

И там мы забудем земную боль,
Забудем красные сны;
И в лунной пыли, что – мелкая соль,
Будем плясать, нищета да голь,
На Обратной Стороне Луны…»

КОНЕЦ ПЛЯСКИ СКОМОРОШЬЕЙ,
ИСПОЛНЕННОЙ СИЛОЮ БОЖЬЕЙ.

ГОСПОДЕВИ ГОСУДАРЕВИ ГОРАЗДО ГРОЗНО
БАБЫ-ДЕВИ НЕ РЕВИ В РАСТРУБ СЛЕЗНО

Мой колокол уже пробил,
И отскорбел, и отлюбил.
А я жива. А я люблю.
Я сердце надвое рублю —
С тобой его делю.
И ночью к нам – снегов дозор
И дикий звезд костер.

Снег кровавый тягуче да густо валит —
Жгуч колодца небесного сруб.
Эй! Идите из тьмы, чья душа так болит —
Зимородком порхает у губ.
Все идите сюда! Зрак полночный остер.
Серебрится полынью река.
Лица медью горят. Это страшный дозор —
Это слежка за мной: на века.

Ты, старик в блестком шлеме,
с подгнившим пером.
Узнаю тебя. Ты мне отец.
Жизнь моя и слеза – под твоим топором.
Твой колюч надо мною венец.
Сумасшедшие лики: в халатах больниц,
В жухлых стеганках, с кружками, где
Спирт горящий!.. —
с дрожаньем замерзлых ресниц
На зеленой декабрьской слюде…

Ну, седая земля, где не сыщешь концов,
Канешь в ночь-мерзлоту панихид, —
Выпускай из гнезда
всех подранков-птенцов,
Пусть взирают, как Время горит!
Ты, что ближе… да, парень, смелее шагни.
Как лицо твое искажено.
Под рубахой – ребро, под костями – огни,
А душа вся зальдела давно.

А рука твоя жмет к перекрестьям грудным
Тот холщовый, с деньгою, мешок…
Ты, щенок, судачонок, растаешь как дым,
Сам себе вклеишь пулю в висок.
А Учитель воскреснет, во вьюгу взойдет,
Кровь на ранах покажет Фоме,
А с Петром да с Андреем съест рыбу и мед
И босой уплывет по зиме…

Вот в дозоре идут колдуны и цари,
Вот в тюрбане – великий палач,
Что замучил всех нас.
Помолись да смотри.
Зрак полночный смолист и горяч.
Мужики, мужики, – сколь вас много в снегу,
В разъяренной юдоли земной!
Вкруг меня вы в дозоре, а счесть не смогу
Вас, монеты в горсти ледяной…

Боже правый, – за вами зверье по пятам:
Когти кошек да зубы собак —
Серп Луны – звездный нож! —
да ветра по крестам
Стылой церкви, где нынче – кабак…
Мужики, мужики, – кто из вас ныне слаб?!
Скулы в масле, а лбы в серебре.
Помолитесь, родные, за бабу из баб,
Что споет о вас песнь на костре.

Так лицо окунет в передсмертный костер,
И глотнет, и сожжет себе грудь,
Но споет миру песнь про Ночной ваш Дозор,
Про замученный, страдный ваш путь.
Щеки мокрые трите! И шапки – об лед!
В трубки пальцами бейте табак…
Жизнь течет, как из крынки на холоде – мед,
Засыхает, как рыба-чебак…

И когда вся дотла облетит чешуя,
Обнажится соленый скелет —
Воскричу: это вся драгоценность моя —
Четки снега, узорочье лет!

Лишь однажды в сем теле до смерти живем.
А наступит означенный срок —
По морозной стерне в белизну побредем,
Зимородок забьется у ног,
Запоет красных веток ракитовый хор
Во распадках, на волчьем юру —
И Всезрячее Око, Господень Дозор
Хворост рук подожжет на ветру!

Ты, дозор, стереги мою душу и плоть.
Ты шатром надо лбом восставай.
Сохрани ты любовь, что послал мне Господь,
Мужнин лик, что светлее, чем Рай.

И тогда вам, дозорщики, славу спою,
Вам Осанну в лицо прокричу! —
За избитую, гнутую радость мою,
Где босыми ступнями в сугробе стою,
За распятье, что впору плечу!

Вспомню всех: и царя в горностае до пят,
И обходчика в маслах машин, —
И тебя, мой последний, безногий солдат,
Дуб, что во поле плачет, один.

Да не стоит никто в целом свете из вас,
Богатырский, геройский отряд,
Тех единственных, жарко сверкающих глаз,
Что в ночи надо мною горят.

С ними я проживу, с ними я и умру.
И расколется небо, как лед,
Когда сердце мое, задрожав на ветру,
К тем созвездиям в полночь уйдет.

Надень шлем золотой. Тебя в нем напишу.
Всю выдавлю рудую краску
На небосвод ночной холста. Гляжу. И не дышу —
Тебя читаю зимней сказкой.
Все детство гиблое. Товарняки дворов.
Крушенья первобытных весен.
Все елки нищие: над призраком даров —
Кресты колючих веток-весел.
Морозы дивные – страшнее батога,
Крапивы круче иглы снега! —
Дух материнского, святого пирога,
Печь, как горящая телега,
Плывет под брюхами тюленьих грозных туч,
В пергаментах ледовых свитков,
И лишь один закатный ржавый луч —
Твоей судьбы живая нитка…