Инна Щептева - Женечка

То вспоминай со злобой —

Упоминай меня всуе,

Когда приступает рвота,

Пусть тошнит и икается долго,

Болит голова при упоминании "Инна".

Лезвенно память стирай обо мне,

Раздражаясь, скажи: «Изыди!»

Только не относись ко мне хорошо.

Сплевывай, услышав имя такое же.

И, случайно свернув на наши места,

Почувствуй, умоляю, хоть что-нибудь.

Тискать, тискать, тискать тебя

Под новогодней елкой

В белом вязаном бабушкой свитере,

Мой пушистый любимый лисенок!

Как грустный мишка, без твоего голоса:

Мне ж запретила писать – ели сдерживаюсь.

Прижавшись, согреть, и немножко вина

Улыбке твоей навстречу.

Накормить тебя пряниками глазированными,

Игриво целуя в носик и лобик,

В пледе, как в коконе, – ты же сокровище!

Засмешить тебя до икоты!

Все подарки уже заждались, и в углу

Домовой все шуршит – непоседа.

Ренатолитвиновской огранки

Мы скучаем по твоему смеху!

Знаю, будет готовка – хлопотный день.

Но ведь стоит момент – бой курантов!

Ты хоть парочку слов накидай в телефон —

Самый лучший на свете подарок!

Если помнишь, конечно, что я есть у тебя…

Дед Мороз обещал годом ранее:

На следующий – чудо в двенадцать услышу:

Голос дороже маминого.

Ближе меня ты не встретишь,

Сама хорошо это знаешь.

Оттого обидно вдвойне,

Что так со мной поступаешь.

Но забудем.

Как ты там поживаешь?

Хорошо ли питаешься?

Нечем, кроме лжи, (ой, прости) не болеешь?

С кем теперь сочетаешься?

По-прежнему ходишь в гости?

Туда, где ты третьим поверенным?

По-прежнему любишь Бродского

Читать в одинокой постели?

Не скучаешь – знаешь, зря это,

Мы б смогли наворотить такого…

Даже больше, чем получилось.

Но, конечно, плана иного…

Хотя ладно, что не скучаешь:

Я уже как слилась с обоями.

В принципе, нам всегда было ясно,

Что правдиво лишь одиночество.

А не когда вас – двое.

Не переживай, я справлюсь.

Когда человеку плохо,

Люди становятся для него очень хорошими,

Безобидными, помогающе-схожими.

Исчезает агрессия —

Показатель того, что в тебе еще есть ресурс.

Безресурсный и безрассудный,

Ты ищешь помощи из любых рук.

Как сказал какой-то писатель:

«Он настолько был одинок,

Что считал себя живым уже тогда,

Когда ему улыбался случайный прохожий,

И был этому рад до дрожи».

Мы с ним не то, чтобы схожи,

Так, где-то рядом.

Но у меня есть друзья – опора часто стальная,

И главное:

Я продержаться сумею на любовной верности,

Ставшей второй кожей, к тебе нежности,

Ожиданьем тебя, бесконечно-беспозвоночном,

Памятью любимых морщинок вечно молодой кожи.

С течением времени виновность действующих лиц неподсудна:

Непонятно, кто агнцем был, кто Иудой. —

У чувств свои законотворческие причуды,

И вопреки всему, любовь к тебе – это все-таки Чудо.

Я узурпировала надежду —

Завоюю тебя упорством любви бесконечной,

До последней капли кипящей крови

Я сделаю все, чтоб ты была мною довольна!

Я не знаю, что дальше:

Ты уже мне не скажешь.

Ты просила создать тишину,

Что еще я могу?

Колечки мастей всех подарены,

Шмотки куплены – не понравились.

А бриллианты ты предпочитаешь —

После секса (читай не было).

Квартиру под тебя обставила:

Захочешь – пошлешь всех, стало быть.

А деньги ты не принимаешь:

Нравится, что зарабатываешь.

Стихам, что кричало «браво»,

Предпочла сериальчик канала

Развлекательного характера –

Ну так мне и надо ведь!

Нежность к черту мою послала,

Раздражаясь, разочаровалась.

Предпочла мужика, на скамейках целующего,

Плюшу моих игрушек.

(В сорок лет оно самое время

Целоваться то на скамейках). —

Не видать тебе больше бабушкиных

Рыбных вкусных оладышков…

Отвлеклась: я немного ревную,

Малохольная ж – психую.

Я, давно тишину лелея,

Забыла – нет права наглеть.

Я пыталась тут искреннее

Написать, как люблю тебя выспренне,

И забыла сказать – переехала.

Тишину, в общем, обеспечила…

В стране этой кормят неплохо.

Люди не то, чтоб все добрые,

Но смелее в улыбке, чем наши,

Не настолько, как мы, пропащие

(Загулявшие, озверевшие, жалящие).

И пока это все слагала,

Поняла, что тебя не знала. —

Надежду в хорошие руки,

Отдаю тебе… хорошему человеку.

Да, надежду я узурпировала,

Но сейчас шлю назад из трактирной:

Багажом придет к тебе к праздникам.

Решила: ты больше нуждаешься.

Не обняться, не поцеловаться —

Полная изоляция. Радуйся!

Я отдала тебе главное:

Любовь и надежду. (Оставлю лишь веру себе).

Мы не встретимся и не спишемся,

Телефон поменяла – неслышима.

Создала тишину меня вакуумную.

И надеюсь, теперь ты рада.

Я сойду с ума, если тебя поцелую – честно.

Что такое поцеловать любимого человека, мне неизвестно,

Но я знаю, свихнусь, в общем…

Да я уже схожу от поцелуя любви – заочно!

Меня отделяют от наслаждения две тонкие линии.

Боже, какие красивые!

Маленькая вертихвостка, плутовка, чертовка,

Я одной ногой в Кащенко – точно!

Целовать тебя в носик и шею,

В охапку – наглея, смелее

Дотащить до постели. —

И прижавшись плечом, смотреть передачу вечернюю…

Я самая счастливая девчонка на свете!

Обнимаю свою кокетку,

Проказницу, своего лисенка,

И целую в линии тонкие.

Тоньше глубокой мысли,

Всех полотен изысканнее.

Теплее, роднее, красивее

Нет линий в природе. Учтиво

Я перед всеми твореньями Бога

Склоняю свою одуревшую голову,

Но перед губ твоих линией

Я падаю ниц – самой мощной стихией!

«А вдруг она никогда не вернется!?» —

Даже трубы плачут в моей квартире.

«Никогда тебе больше не улыбнется!» —

В форточку ветер насвистывает.

«Никогда тебя больше не поцелует!?» —

Балконная дверь со скрипом допрашивает.

И одинокий пружинный диван

Вторит двери: «А то ты не знаешь!?»…

«Никогда не обнимет!» – Грустят игрушки.

«И к груди не прижмет, хоть на немножко!» —

Ручка комода словно вещает,

И грустью согнулись у стола ножки.

«На плече ее больше не полежишь ты!» —

Квартиру сосед закрывает со стуком.

И горем вьется шкафа узор,

Как саван, белого дуба.

«Никогда ее руку больше не сжать!» —

Топят рисунок обоев.

И сердце, как раненый воробей,

Истерично: «Вас больше не двое!»

«Вас больше не двое», – все говорят.

И я начинаю догадываться:

Ты – мое прошлое и, видимо, мне