Инна Щептева - Женечка

Одной из него возвращаться.

Когда сильно любишь, из тебя вьют веревки.

Свободно.

Фривольно.

Иногда даже подло.

Перестают быть нервы канатами —

Ты превращаешься в тряпку,

В жалкое, в общем, создание,

Подобно цветку увядающему.

Уязвимый, сердце – хрустальная ваза.

Вот так влюбился – и сразу.

Любовь, что зараза.-

Сам себя дразнишь.

То ли ты унтерменш, то ли человек, поцелованный Богом,

Помазанный, словом,

Одна сплошная любовь. —

Слезы, кровь…

Но с возрастом ты очерствевать начинаешь,

Ко всему (и слезам с кровью, в том числе) привыкаешь,

Немножечко угасаешь. —

И в свои омертвевшие клетки уже никого не впускаешь.

Когда-нибудь, подобно тебе, и я, может быть, превращусь в телесность —

Люди только для секса.

Пользовательско-дающий такой интерес,

Открытость для всех. —

И нервы опять, как канаты.

Никого тебе больше не надо.

С тебя хватит.

И ладно.

Здоровые осуществляешь, как ты скажешь, инстинкты. —

Да ты вроде как и не один,

И вроде живешь полной жизнью,

Не боишься ударов в спину.

Не больно.

Спокойно.

Фривольно.

Иногда даже подло.

И когда уж на ниве любви отпашешь —

Можно и наслаждаться

Искусством,

Едой вкусной.

Ешь, молись – отлюбил.

Береги силы.

В мире, где каждый более одинок, чем предыдущий,

Нет смысла кого-то искать:

Расстанешься через год, через два, пять…

Звучит одна неизменная песня,

Всю жизнь, и неинтересная.

Поэтому я брожу одна по городу – честная,

Недовольная, но смиренная.

Какие бы не были времена, а песнь неизменна.

Отмирают сами собой связи старые —

Целые миры растворяются.

Новыми обрастаешь сначала.

И тут, становясь иными, старые воскресают…

А прежние умирают.

Круговорот людей в природе —

Саркастический выпад Бога.

Или не воскресают – не важно.

Ты, все равно одинокий,

Снова по городу бродишь…

Видимо, понимание

Изначально у жизни не в моде.

Ты полна жизни, а я безжизненна. —

Что я могу тебе дать?

Только любовь и нежность к тебе. —

Больше мне нечего отдавать.

Во мне нет жизни – одно желание:

Сберечь тебя, окружая заботой.

У тебя ж пациенты, друзья, любовники –

Совсем иные тревоги.

Я абсолютна пуста. К сожалению,

Я не могу подарить тебе радость.

Единственное, что могу предложить, —

Нелепость стихов и колечек разных.

Во мне нет звука – я, прости, вакуум,

И слова мои для тебя мало весят.

Потому то мне нечего дать тебе,

Потому здесь меня ничего не держит.

Я храню тебе верность, как Орфей Эвридике,

И боюсь заклинаний Персефоны с Аидом.

Я мешу снег московский зимней подошвой,

Заскучать призывая по нашей похожести.

Не хочу, чтоб ты стала очередным прошлым,

Составлять из других когорту ложных.

Суки воют за окнами, словно чуют,

Что скоро еще одна к ним прибудет.

Я устала так жить, как будто мертвая,

Я жду, когда ты оглушишь перепонки.

Истерично, злобно, любовно – как раньше,

И снова весь мир оденешь в сарказм.

Что за мужчина взял трубку ночью?

Брат ли? Любовник? Не суть ведь, в общем.

Мы друг друга беречь на кресте обещали,

И мне от предательства больно. Печально,

Что никогда не вернуться в начало:

Адам сгрызет яблоко, что ему дали,

Иуда продаст за тридцать сребреников

Петр до петухов первых сдрейфит.

Но в отношениях виновны оба,

И я каждый день умоляю Бога:

Вернуть в мою в жизнь нежную и глубокую,

Игривую девочку, недотрогу.

И прошу тебя: прости меня, взбалмошную,

Несдержанную, плачущую, в тебе растворяющуюся,

Вечность не обнимавшую с расставания нашего,

И после – лишь видевшую ангелов падших.

И пусть ни в начало, ни в середину,

Но с тобой! Возвратиться из этого мира

В мир живущей надежды и детской веры,

Что мы есть друг у друга, хоть раз в неделю.

Алкоголики будут также геройствовать —

И попадать в Склифосовский,

В лучшем случае, как и суицидальники

Совершать попытки множественные.

То, что заложено,

Не вырезать – любыми ножницами,

И в этой похожести обреченностью

Вселенская какая-то непреложность.

Как и любить тебя любовью раненного,

Хотя известно все было заранее.

Но пароксизмы любви, как выстрелы с одного шага, —

Точное попадание.

«Не надо, не надо, страдать!

Лучше все всем раздать!

Обрести свободу в желаний отсутствии!»

Какая же благодать,

Если я одиноким сиднем

Перестану присутствовать в мире?

Если лишить человека желаний,

Он умрет, кто бы он ни был.

Любовь – хроническая болезнь,

Не разлюбишь, не вылечишься инъекцией.

Хоть к гадалке ходи, хоть к монаху —

Неизлечимо биение сердца.

Так и живешь: когда чуть подлечиваешься,

Когда все надежды возлагаешь на печень.

Бог – любовь и, значит, основа —

И лечение бесконечно.

Ты просыпала соль –

Ты теперь соло, я теперь соло.

Не дождется принца Ассоль,

Не забьется в ворота гол,

Не встанет утром рабочий,

Не дождется танцующий ночи,

И Раскольников, между прочим,

Забудет раскаяться Сонечкой,

Ребенок не получит подарков,

Не дождется любви куртизанка,

Не пропустят в ворота Каффку —

Мир вывернется наизнанку.

Молоко не прольется Аннушкой,

Пушкин доживет до старости,

Посторонний Камю станет радостным,

А лимоны наполнятся сладостью.

Не совершится прыжок,

Побежденный уже не рискнет,

И к любви уже не призовет

Вновь распятый Христос…

Ты просыпала соль —

Пути нет, где мы вдвоем.

Лишь ты причина того,

Что мир поменял лицо.

Если я умру – ты не заметишь,

Я теперь из таких невидимок: невидимее остальных.

А узнаешь – смерть облегчит без того от меня свободную память.

Не будет расходов и понятых.

Если я умру – не будешь плакать.

Кто оплакать мог, уже ушли.

(Да и истинное горе молчаливо:

Смерть слезами мерить не должны).

Если я умру – спокойно выдохнешь:

Значит, больше никогда не позвоню.

"Слава богу! Минус опасенье,

Что тревожить будешь поутру".

Если я умру – все будет также:

На работу ты, домой, в кино. —

Впрочем, ты уже меня похоронила.

Значит, что изменится? Ничто.

Мы убили самое замечательное чувство на свете —

Мы инфантильны и глупы.

Я так хотела Вас избавить от быта,

Добавляя в жизнь красоты…

Придавала нежный лиловый оттенок

Всем Вашим фразам и театра – движениям.