Татьяна Кожурина - Спасский остров. Петербургская поэзия

Вдоль набережной, охватившей Пряжку, —
Высокий дом, где жил поэт когда-то…
Качались лодки на волнах, шумели дети,
И расстилалось небо, как руно,
Над Офицерской улицей пустынной…
Закат пылал пожаром над заливом
Сквозь тяжкие зелёные гардины,
Перетекая в каждое окно…

И девушка стояла одиноко
На призрачном мосту, переживая,
От строк, в которых музыка звучала,
В которые входили корабли…
А улица рекою вдаль струилась,
К проспекту свое русло пролагая,
Где кирхи высится суровой очертанье,
Лишь миг – и оторвётся от земли…

1

В Коломне – душный вечер полнолунья,
Зашторенные тканью плотной окна,
Но не укроешь города за шторой —
Доносятся хмельные голоса…
Над домом – тень невидимая замка
Литовского – глазницы словно норы! —
И слышатся удары метронома,
И бой часов, и вой ночного пса…

2

На каменном приземистом балконе
Горячий пунш в бокалы звонко льётся,
Сплетается беседа прихотливо,
Закат заглядывает искоса в стекло.
Растает жаркий день неторопливо.
Качается вода в сети каналов,
Прохладный ветерок несёт с залива
Молочной ночи светлое крыло.

3

Мы бродим лабиринтами Коломны,
В молочных переулках растворяясь,
Как дети, не заботясь о приличье,
Бежим-смеёмся, и в руке – рука…
Дворцы усталые на нас глядят с улыбкой,
Распахивая окна ветхих комнат,
В их недрах томно тают звуки скрипки,
К нам приближая прошлые века…

Стал сапфир твоих глаз холоднее,
и жестче, и тверже,
И звучит с каждым днем всё чеканнее
медная речь.
Показалось на миг: ты – корабль,
а сердце лишь поршень,
И в обшивке железной все ширится,
ширится течь.

Зимний парус змеиный к земному
пощады не знает,
Моря плещется сталь, замкнутая
в строгих глазах.
Нас с тобой лишь канал
– лишь тончайшая нить! – разделяет,
Но по сути – на разных,
на разных живем островах.

Свежий ветер с залива озябшие кутает плечи,
Тает в небе закат розоватым больным леденцом.
Мой учитель! прости мне,
прости мне все дерзкие речи!
Мне б собакою взвыть под твоим
опустевшим крыльцом!

Избран путь изо всех наиболее
странный и сложный.
Только нас уже нет – мы лишь прах
– уж кружит воронье…
Мне привиделось нынче:
ты – посох потертый дорожный,
Я – лозой прорастаю сквозь древо сухое твое.

Прощай, Петербург! Я тебя не любила,
Я имя твоё навсегда позабыла.
Я лишь иногда в сновиденья включаю
Твои купола, голубиные стаи,
Твои фонари очертаний старинных,
Ажурных мостов полусонные спины.

Прощай, Петербург! Наш роман неудачен.
Стою на ветру, не скорблю и не плачу, —
Пусть шпилями-реями всю исцарапал…
Прощай, Петербург! Ты не город – корабль!
Корабль, прикованный крепко к причалу.
Мой призрачный пленник, тебе – не отчалить!

Прощай, не печалься – за кровь кочевую,
За то, что тебя ни к кому не ревную,
За то, что твои корабельные своды
Меня не удержат от жажды свободы.
За то, что роса на цветке придорожном
Острей твоих чар моё сердце тревожит.

Прощай, Петербург! Я тебя не любила,
Я имя твоё навсегда позабыла.

Прозрачно-зелёная грива прибоя.
Сквозь сумрачность неба – шитьё голубое.
Ступени замшелые в бежевой пене,
А ветер – холодный и влажный – в колени,
Как пёс, что хватает за юбку зубами…
А волны с шипением бьются о камень.

Вдали – Петербург – еле видимой нитью
Развёрнут в тумане на бледном граните.
Мой призрачный город во сны уплывает.
Летучий Голландец! Тебя – не бывает!
В воде зазеркальной, назад уходящей,
Ты как наважденье в одеждах блестящих.

Ты сон предрассветный, ты не существуешь!
Ты нежным закатом мне губы целуешь.
Ты разум приводишь к немому восстанью
И держишь одним лишь не-существованьем.
И вновь ускользаешь – в страну сновидений…
Ступени замшелые в бежевой пене.
Прозрачно-зелёная грива прибоя.
Сквозь сумрачность неба – шитьё голубое.

Летний вечер на остывающей набережной Невы,
Медленно угасающий над облаками закат,
Жидким золотом дорожка солнечная
блещет поверх воды,
Перекатывающихся волн зеленовато
– сонный шёлк,
Фонтанов стеклянные стволы взметают
бриллиантовую пыль,
Долгие косые тени в изумрудном бархате трав.
Ты поддерживаешь невесомую беседу так легко,
Словно хрупкую чашу,
наполненную драгоценным вином,
И от солнца, от взора твоего, от молодости пьяна,
Мне так врезался в память твой
чарующий долгий взгляд,
Жаркий трепет сердца, запертого в броне груди,
Ты едва удерживал, чтобы соколом
не вылетело ко мне!..
Мягкий ветер доносит солёный
запах трав морских.
Как трепещет на ветру
бирюзово-прозрачный шарф…
Мимо пролетают сверкающие белые
как снег катера,
И утерянного сердца мне нисколько,
нисколько не жаль…

Горизонт – такой опаловый! —
Меж каналов и дворов…
Возвращение усталое —
В объятия оков.

Солнце сонно отражается
В чёрной сумрачной волне.
Изумлённые, качаются
Три лилии во мне.

На мосту стою стеклянном
В ожидании зимы.
Вдаль уходят караваны
Медно-палевой листвы.

По зимнему острову
– саду изгнанницей вечной шагаю,
Любуюсь на снежные хлопья,
от суетных мыслей вдали…
Мне снятся Земли Перузины
таинственные очертанья,
Там реки в оправе гранита,
там плавно идут корабли…

Земля Перузина на картах
нигде не подписана ныне,
Но чую её приближенье за много шагов и часов…
Вокруг раздвигается время
– и в кружеве спутанных линий
Вторгаюсь сквозь снега завесу
в ажурное марево снов.

Три дня до рождественской ёлки,
живёт в ожиданье полмира.
Цветные шары и гирлянды опутали
джунглями дом.
Стеклянные зайцы и белки,
солдаты в зелёных мундирах,
Волхвы, пастухи, звездочёты,
комета с огромным хвостом…