Марина Комаркевич - Лоза

Погуляй с седою каргой
До её последней реки,
Жаль, что больше уже никто
Не полюбит тебя таким.

1.
Подарила я братишке пегаса,
Чтобы он почаще улыбался,
Чтоб не думал об этой дуре, дуре,
У которой его, бедного, надули.

А пегас из коричневой глины
Весь белилами раскрашен да кармином,
На четыре дырки под рукою,
Засвистит – сердечко успокоит.

Как забудет брат о всём злополучном,
Мы найдем ему девицу получше,
Чтоб умела петь да балагурить
Назло этой дуре, дуре, дуре.

2.
Подарила мне сестренка пегаса,
Чтобы я почаще улыбался,
Чтоб не думал об этой дуре, дуре,
У которой меня, бедного, надули.

А пегас из коричневой глины
В голубых полосках да карминных,
На четыре дырки под рукою,
Засвистит – сердечко успокоит.

Как забуду я о всём злополучном,
Так подыщут мне девицу получше,
Чтоб умела петь да балагурить
Ничета какой-то дуре, дуре.

В черном плаще, в зелёном плаще
Говорили стояли – опять вотще,
Разбрелись, оставив пустырь,
Он – в свой лес, она – в монастырь.
Туда, в проемы надежных стен,
Чтобы держать себя от страстей,
Чтоб, обуздывать мысли устав,
На колени поспешно встать,
Блуд и святость себе вменя:
– Матушка, посеки меня.
А в лесу ночном тишина,
Голос сосен – небес струна,
Над водою рассеян свет,
Исступленья в помине нет.
Не проси, молитвы верша,
Будет всё, была бы душа.
А на завтра опять с утра
К их черте святая сестра
Прибежит из монастыря,
А глазенки-то как горят.
Найдем, найдем, о чём попенять,
Тебе, в лесу проведшему век:
– Ты у Бога ли отнять меня
Обольстился, лесной человек?
Как, не думал? Не может быть?!
Лжешь. От страха уходишь вспять.
Ты же сам обещал любить,
Ты же просил приходить опять.
Мой и Божий не тронь союз!
– Полно, пальцем не прикоснусь.
Ни в серьез не возьму, ни шутя,
Я ведь тоже монах, дитя.
– Сам не смей меня укорять!
– Славно, что ты из монастыря,
Таким не надобно жить в миру —
Они до крови себя сотрут.
Не сердись, я сейчас уйду,
Ночью северный ветер подул.
Лето кончилось, мне пора.
Ну о чём ты плачешь, сестра?

В черном плаще, в зелёном плаще
Говорили стояли – вотще, вотще.

Кому в корчме на соломе,
Кому в королевском доме,
А нам выпало там родиться,
Где ходили вещие птицы.
Они над нами стояли,
Алмазным пером сияли,
Алмазным, иссиня-черным,
С тех пор и тьма нипочем нам.

В бороздах, в несеяном поле
Мы лежали, малы поколе,
Разумели себя едва ли
И над нами птицы стояли.
Они стояли, молчали,
А в глазах вековой печали
Точно снега, и слезы в придачу,
С той поры без дела не плачем.

Наполнялись дни чудесами,
Мы ходить научились сами,
А когда на крыло вставали,
Птицы нам крыло подавали,
Ну а после того, ночами,
Мы учились у них молчанью,
Или зря людей растревожим,
Знаем то, что назвать не можем.

Теперь меж людей мы ходим
При тайне какой-то вроде,
Да тайна у нас простая —
Не ходим мы, а летаем.
Кому в колыбели новой,
Кому под кустом терновым,
А мы ни в гнезде, ни дома,
За птичьим криком ведомы.

Ты счастлив о чём-то?
Да. Наверное да.
День рождения. Мой.
Но о чём ты растерянный?
Не знаю, вчера на небе играли мистерию
О Рождестве Христа.

Так здорово, они слепили из облаков Вифлеем
Почти в натуральную величину, или больше,
Ведь ангелов много,
а участвовать в действе думалось всем.

Потом они записали роли на бумажках
и сложили их в шляпу Святого Фомы.
Знаешь, если бы там были мы,
Мы бы слышали, как Херувим, достававший листок
со словом «Младенец», смеялся громче
всех земных сорванцов,
А Фома Аквинат, вот кому не везет,
вытащил роль Ирода,
хорошо, что мы не видали его лицо.

Огорчились, конечно, доставшие роль фарисеев,
но цветные наряды утешили всех —
так красиво и пестро наводнился
толпой Вифлием,
И все с белыми крыльями,
представляешь – с белыми крыльями,
в пестрых нарядах,
в облачном том Вифлиеме,
прекрасные…

Потом, как и должно, пошло:
писцы заполняли тетради,
фарисеи учили народ, а солдаты наводили порядок,
пастухи выгоняли овец, спокойствия ради
сёк детей непослушных ретивый отец,
торговали торговцы, плясали фигляры,
Мария явила Христа, и пришли
с поклонением волхвы,
и два ангела – Сим и Иаков – запутались в шкуре вола,
и чуть-чуть не испортили дела,
а небо светлело,
мистерия шла,
шли воины Ирода,
рыскали в сонных дворах,
Иосиф, Мария и тот Херувим в пеленах
Сокрылись в Египет,
в котором они заранее сложили
из туч грозовых пирамиды,
в угрюмое странствие…

Знаешь, как сам Он на это смотрел,
и как волновался о бедном Младенце,
как будто бы это не было с Ним,
как будто впервые увидел…

Откуда я знаю? Сегодня же
мой день рожденья…

Вода.
Мимо стен, в жерла труб водосточных
Нисходит вода,
Мы захлебнемся сегодня, это точно,
Причем навсегда,
Мимо крыш, мимо снега, мимо окон,
Через наши дома,
Шум воды в водостоках,
Повторившийся в прочих шумах.

Наши мокрые руки ничего не удержат,
Ветер нас разметал в наших мокрых одеждах,
Сквозь завесу воды уплывающих, ибо
Мы теперь вот такие пернатые рыбы,
Сотворенье воды прямо здесь происходит,
И четвёртое небо на землю нисходит,
И наверное завтра взглядом неудивлённым
Мы встретим солнечный диск не золотым, а зелёным,
И пойдем, избегая движений неверных,
Опасаясь нечаянно всплыть на поверхность.

Вода.
Мимо нас, так упорно желавших прихода весны,
Утомленных, промокших, озябших, потерянных мимо,
Но как странно всегда пахнет в вымокшем воздухе дымом,
Топят печи в домах,
Это значит, что мы спасены.

1. Липа

Снег растаял и снова выпал,
Где ты, моя гефсиманская липа,
Под которой лениво и нежно
Думать о куговерти снежной,
На другом конце мира, мира,
На другом конце света, света
Быстротечное наше лето,
Август венчан сияньем млечным
В удалении бесконечном
От тепла такого, как это.
Я лежу в покое и неге
Под прохладной дымчатой кроной,
Солнце тает в листьях зелёных,
Здесь Давиду служила Ревекка,
Здесь, на ложе ему готовом,
Разноцветье коринфских тканей
Небольшими устлав цветами,
Омовенье в сосуде новом,
И простая пища, и танец.
Разве липы растут в Гефсимане?
Я не знаю об этом, не знаю,
Но стою под моею липой,
Словно летаю.
Только руки раскину и падаю вниз непременно,
Что за сладость разлита в моих обессилевших членах,
Виноградного сока и мёда,
Листвы, проплывающей в небе,
Над моей головой запрокинутой,
Что мне так горько,
Так сладко
Опять оказаться в начале,
У истока всего:
– Таки что же мне делать теперь? —
восклицаю в восторге.
– Ну так ляг и поспи, – шелестенье листвы отвечает.