Марина Комаркевич - Лоза

Что-то начало душу щемить от военных оркестров.
Или это война?
Так откуда ей быть между нами.
Или снова, как предки, лишённые смысла и места,
Побредём, протекая живыми людскими волнами.

Не бродяги, которым сиротство – фетиш и конфета,
Не мудрёные странники в поисках истин вселенских,
Но усохшее семя, напрасно носимое ветром,
Несуразная часть человечества – переселенцы.

От какой бы надежды, размеренность вдруг оживившей,
Откажусь, вдоль миров населённых себя подгоняя,
Где же дом из твоей колыбельной, где чёрные вишни,
Те, что к самой земле своей тяжестью ветви склоняют?

Горе ветра морского безмерно, и он
Вечно горек и молод, и вечно в пути,
Словно тот, кто давно безнадёжно влюблён,
Но ни гневу, ни смерти не дал подойти.

Словно тот, кто открыл себя каждому дню,
И теперь уж не будет напрасного дня,
Тот, кто ночь поверял небесам и огню
И открыл средоточье огня.

Дюны – тоже холмы в седой щетине осок,
Осока белей, чем соль, серп дюн не высок,
Вверх – ветер в лицо, вкус ветра горчит,
Вниз из-под ног ручьи – белый песок.

У ночного костра, у самой кромки морей
Мы сидели с ним, мы говорили, пока
Наша память не стала прозрачнее янтарей,
Светивших в её волосах и в твоих руках,

Он говорил: Я бессмертен, а что до любви —
Это надежда моя, пролитая в века.

1.
– Утоли моя печали.
– Отпусти меня вначале.
– Как же, отпусти.
Отпущу, а ты обманешь,
Перепёлкой в небо канешь,
Разыщи поди.

Ты пока со мною рядом —
Всё надежда и отрада,
Вдруг да сменишь гнев.
– Что же, сторож мой случайный,
быть в юдоли нам печальной —
И тебе, и мне.

2.
Отпускаю!
Беда людская.
Распрощаемся, не раскаясь.
Взглянем гордо
В решеньи твёрдом.
– Отпущаеши?
– Отпускаю.

Говорил, без усилий можешь
Разорвать с кем угодно ходом.
Я тебя не держу, так что же
Не уходишь ты, не уходишь.

Именуя простое сложным,
От тоски никак не очнёшься,
Я тебя не гоню, так что же
Не вернёшься ты, не вернёшься.

Смутных мыслей навьючен кладью,
Лишь больней себя распаляя,
Для чего ты плетёшься сзади,
Не приблизясь, не удаляясь.

Уже нет ни свечи, ни песни,
Чтоб зажечь тебе в утешенье,
Я сказал бы тебе: Воскресни! —
Но не дан мне дар воскрешенья.

3.
Вот нелепость на три счёта:
Вы, сестра и я.
Мне нужна ваша забота,
Вам – сестра моя.

А сестрёнке нужен некий
Странный господин,
Что, с упорностью калеки,
Будет жить один.

Отдышались от испуга
И теперь втроём,
Что же мы никак друг другу
Глотку не порвём?

Что же мы никак друг друга
Не начнём топить?
Или нам, my darling, туго
Злости накопить?

Веку нашему сюрпризом
В капле бытия
Вот такой анахронизм —
Вы, сестра и я.

4.
Будут спорить, шел ли Мессия
В тех полях бескрайних и синих,
Где горит свеча восковая,
Мне-то что?
Живу. Уповаю.

Словно к богу за крыжовником лазала,
Полюбила мужика ясноглазого,
Словно стареньких родителей предала
Лишь хмельного одного и отведала.

А он перья одевал,
Улетал в небеса,
А по перьям отливал
Синий край – бирюза.
По просыпанной росе
До колен в жемчугах
Уводил меня от всех,
Кому я дорога.

Рассказать вам что ли, други болезные,
Как ботиночки носила железные,
Как терпела опоясочек пламенный,
Как обгладывала хлебушек каменный.

Не молилась никому,
Ни богам, ни врагам,
Что отдали – то возьму,
Вот и вся недолга.
Если дура голова —
Станут ноги плясать,
В небесах мои слова,
Синий край – бирюза.

Спокойствие бога,
кумирню которого нынче разрушат,
Чтоб крест возвести из деревьев смолистой породы,
Флейтист козлоногий, оставив преемнику душу,
Рассеется в местной природе.

Спокойствие птицы,
она постепенно
От ветки до окончанья змеиного взгляда
Проделала путь, и ленивая капелька яда
Уже просочилась в прохладные синие вены.

Спокойствие неба
над этим крестом и над этою птицей,
Спокойствие путника, пьющего воду у храма,
Спокойствие фресок, спокойствие в выцветших лицах
Святых, из глубин штукатурки взирающих прямо.

Хорошо, сядь. Я скажу тебе правду.
Твои руки – это как листья мяты,