Жорж Дмитриев - И то же в нас очарование. Том 1. Стихи

Участлива и скора в деле.
Всегда приветлива
и угодить спешит,
предвосхитив твои желания.
Природа наделила красотой
и добротой безмерной,
а в ласке равной нет,
как нет в ней наносного чванства.

Скромна и рассудительна,
не по годам умна и знает толк в костюме.
Дитя любви она любви желает и плоть ее
снедает жажда материнства.
Отбрось сомнения,
с букетом роз, признайся
в чувствах к ней одной.

Избраннице твой и суженой твоей!
Приглядись!
Открой в ней клад, какого не видал!».
Так Слово превратилось в явь
и Дело принесло нам счастье.

И это было не во сне,
а если б так, —
то сон был вещим!

Октябрь воздух остудив,
убрал весь пляжный инвентарь
и коньюнктура, оценив метеопрогноз,
закрыла до весны все временные лавки.
На набережных исчезли музыканты
и сувениров порядело многоцветие
с картинками приморских городов.

Нет вызывающий восторг
минимализм нарядов юных дам
и чаще вижу на плечах пуховые платочки.
Порывы ветра разметали листопад
по узким дворикам,
где объявления о свободных номерах
вновь запестрят с приходом мая.

В твоих глазах уходят с отблеском зари
восторги штилем и луной,
в обьятия твои спешащей
по водной глади узенькой тропой.
Крым нас очаровал приятной новизной
старинных парков
и дорог убранством.
Открытостью музеев и дворцов,
и замечательной афишей у театров.

Здесь дышит все счастливым пробуждением
и нет обыденности запустения.
В соседстве храмы и мечеть,
а молодость, заботы стариков щадя,
в квартирах новых и домах,
справляет новоселье. И пусть нам осень
возвестит размеренность годов течение, —
у милых глаз нет возраста старения!

На горе святое место —
храм 12-ти Ученых
по лицензии Христа,
а внизу – у глади моря —
разливанное вино,
маркированное в бочках,
с этикетками – в бутылках
и с ценой нехристианской, —
знамо, нет у них креста!

Несправедливость
в жизнь привнесли законы Рима
с рабским Правом, где проститутка
требует сестерций с покрывающего тела
и Цезарь в Бруте узнает бессмертия начало.

Коррупция Сената такова,
что до сих пор,
расплывшись по иным краям,
она с успехом процветает.

Суд Рима слился с Властью
на все века и бедный
требования свои убавил.
Искусство виллами пьянит
и розами Соренто.
Вино по-прежнему в бокалах подают
и музыка октавами качает волны.

Гондолы арку проплывая,
гостей стеклом венецианским развлекают…
Все как всегда. Здесь можно жить
и в зеркале лагуны
находить прекрасных островов
гранитные могилы,

возможно, обретя приют для собственного тела;
как термы пепельной Помпеи,
хранят сожженных юные тела,
окоченевщих в вечном поцелуе.

Природа и Закон немногословны,
часто – скрытны, оставляя нас
наедине с Судьбою.
И час последний кто предвосхитит?
Долги мои пред ней, возможно ль, кто оплатит?

Ты прости, что горю слишком ярко.
Ты прости, что живу чересчур долго.
Меня видно на всех перекрестках,
Где стоят семафоров торшеры.

Ты прости, что любил и люблю неумело,
что цветами сорил и деньгами.
Мне так нужно, чтоб был я лучшим,
чтоб гордилась ты мной всечасно.

Не прощай, если я обидел
и писать о себе не надо.
На звонки отвечать не стану,
номер твой для меня – забыт.
Наших губ не назначена встреча
и обьятий остыла истома.

Ты не худшая, я – не лучший.
Так к чему канитель тянуть.
Подойдя к перекрестку заново,
Сделай шаг мне навстречу, не бойся,
и пойди на мой красный,… запрещающий свет.

На пике осени
крылатым взмахом журавлей
стремятся к югу мои мысли,
а желтый лист резным узором
усердно красит нивы и луга.

В твоих глазах свет ожиданий,
надежды тихие ручьи —
источники воспоминаний,
а журавли, в полетной перекличке,
несут исправно мой воздушный поцелуй твоим,
еще непризнанным никем губам.

Сады и парки нам являют дары
натруженных ветвей,
а клумбы нежность излучают ковром
ухоженных цветов.
Как мило все,
что ты являешь в простой
и чувственной манере
до сердца, слуха моего, стихом своим,
душой открытой.

И очевидны ощущения родства
весенних глаз твоих
и робкого волнения, средь поздней осени,
моих отчетливых седин… Мы с тобой два берега
у одной реки и, на пике листопада,
скользим по глади вод в плену у слова и пера…

Счастье,
что так робко не заходишь ты в мой дом?
Почему стоишь растерянно у входа
и не вносишь радость в новый дом?

Отлетела юность золотая в те края,
где солнце круглый год и,
курлыча громко в поднебесьи,
журавли не плачут ни о ком.

Отчего на сердце смута и под сердцем
колет острый нож?
Разве я любви искал и не нашел?
И не мне ль ты ласки подарила,
опьянив кораллом томных губ?

Счастье, размышлять так долго вряд ли стоит:
чье крыльцо красивей и милей.
Заходи и не смущайся,
этот адрес крепок и надежен,
и тебе в нем много будет дел.

НеобъятнА
галактика телА
и остреЕ,
чем в теле болЬ
от дыры гвоздЯ.
Я планетой к тебе лечУ, —
стань мне спутницеЙ,
как ЛунА…
Сколько соли несёт стенА,
та, что плачет уже векА!
И тогда не сыскать нигдЕ
слова лучшегО,
чем ЛЮБЛЮ!

Я хочу уехать к морю и
сидеть под пледом вместе,
наслаждаясь цветом моря,
слушать чувстенную вьюгу,
целовать твои глаза…

И теснит мои желания
чёрной змейкою коса, и
сказать тебе желаю,
как люблю тебя родная,
в белом платьице душа…

Как же вырваться на
волю,
позабыть грудные клетки
душных комнат,
ограничивающих вдох?

И только ты, твоё явление,
даёт надежду дальше жить!
Увези меня ты к морю,
к крику чаек
и волне…