Дмитрий Щедровицкий - Мой дом – бесконечность

Был воздух бездомен и колок,
Металась в сомненье щепа,
Как белый козленок, поселок
Нависшие тучи щипал.
Пути разводили нелепо
Руками, скрываясь из глаз,
И в сердце печальное лето
Вонзалось, блестя как игла.
Но если забудется ворох
Сухих, и несмятый в горсти, —
То вспомни глаза, от которых
Ты страха не мог отвести…

Дня волненье стрекотало,
Птицей пело на виске,
Только в теплый час и талый,
Утешая мир усталый,
Вечер вызвали к доске.
Ученик любимый, лучший,
Он схватил обломок мысли,
И обломком, словно мелом,
Рисовал Луну на круче,
Но ее стирали тучи —
И вопросом тяжким висли:
«Где ответ? Луна – вранье!»
– И движением несмелым
Он опять чертил ее…
В час, когда элите звездной,
Просветленнейшей элите,
Хорошо гордиться сверху
Сквозь пенсне и сквозь лорнет, —
Надо вдруг из дома выйти
В мир шагающих наитий,
В мир непоправимо-поздний,
Где на страх ответа нет.

…Ночь глаза наводит рачьи.
Только так, и не иначе
Разум сонный и незрячий
Начинает видеть свет —
Не надеясь на удачу,
За улыбкой слезы пряча
На пологом склоне лет
Старой улицы. Тем паче,
Что в конце ее маячит
То ли куст, то ли ответ.
…В стороне, во тьме Заречной,
В переулке каждый встречный —
Неразгаданный секрет.

…Человек с нависшими бровями,
С непреклонным, орлим взглядом курда,
Как мы в полночь повстречались с Вами?
Вы с Луны? С Юпитера? Откуда?
Как мы жили – за четыре дома,
Под светилом, гаснущим в испуге,
Как мы жили – глухо, незнакомо,
Не догадываясь друг о друге?
Может быть, звезда волненье выдаст,
Взгляд метнув из-под бровей нависших?
Или мы опять слетим, не свидясь,
Прямо в пропасть со ступеней высших —
И увидим, падая: дорогу
Мертвыми устлали соловьями.
Кто глядит – без гнева и упрека,
Звездным светом нас благословляя?…

Гроза подходила – негромко,
Но пристально и деловито,
На слух разнимая в потемках,
Что смешано и перевито.
Садовник, средь сумерек поздних
Вошедший проветрить аллею,
Твой взгляд задержался на розах,
Запахнувших, благоговея.
Постой же еще хоть минуту,
Окинь меня взглядом хозяйским,
И душную, плотную смуту
Сними – по привычке, без ласки,
Как ветку, повисшую круто…

Сегодня царский день.
Со щедростью монарха
Рассыпан блеск и шум.
И Вечность у реки
Стоит, облокотясь: она видна сквозь арку,
И зайчиков на рябь кидает кругляки.
И нищий у моста вдруг получает титул
Властителя земли: мир создан для него…
Ты помнишь этот день? —
Он редкий посетитель,
Он к детству возведет по скорби винтовой.
И с колокольни сна, и с чердака косого,
С Амуровой стрелы средь башенных часов —
Взгляни на город слез, услышь немое слово,
Узнай свое лицо – и отзовись на зов…

Покуда солнце не зашло
Над потрясенной головой,
Пока наречия крыло
Не преломилось в полевой
Стране – вне сроков и границ,
Пока дыхание золой
Вверх не взметнулось, – бросься ниц,
И страх рокочущий омой
Слезами страсти. – Пусть, пройдя
Предсердий путь, сквозь дверь зрачка
Плеснет кричащая вода, —
Так ждет гроза себя самой,
Так видишь мать издалека.
О, пусть пространства захлестнет,
Прельстив миры, вобрав миры,
Неся янтарь, медузы, йод…
И – вспять, как свертывать ковры
Привык услужливый швейцар.
И пусть они в тебе живут,
Из твоего светясь лица!..
О – сколько ищут, ждут, зовут
Твоих бескрылых, спящих век —
Все копьеносцы злых лесов,
Все латники латунных рек!..
О, ты, замкнувший на засов
Две створки золотых ворот —
Добро и зло!.. Тебя зовет
Огонь – твой брат, как ты, велик.
Он память прошлого изгрыз,
Он будущее пепелит…
Но отзовись – и загорись!
С крутого Храма – бросься вниз!
Ты знаешь, как, услышав «нет», —
В поток бросаются с моста,
И бездна заполняет свет
И разевает пасть, пуста?
О, не раздумывай! Ты – мост
От грусти птиц до дальних звезд!..
Но цепь сознанья не порви,
Сновидец, не устань смотреть, —
О ты, лишающий любви,
Ты, обрекающий на смерть!..

Как секунды очерствели!
Пусть раздвинутся в веселье
Рукоплещущей волной —
Мне тебя сыграть дано!
Мы пришли сюда из рая,
Отражаясь и играя,
И шуршит безумья шелк:
Кто искал – и не нашел?
Взвейся, занавес шуршащий,
На миру погибель слаще,
Мы из рая – и назад…
Отразись в моих глазах!
Как молчим непоправимо.
Мяли травы Херувимы,
Умирая день за днем…
Ближе… Ближе… Соскользнем…
На Фавор спеши подняться,
Чтобы с Вечностью обняться,
Воскресать и умирать,
Отражаться и играть!
Как столетья ни громоздки,
Но они легки – подмостки
Человеческих зеркал.
Кто нашел – и не искал?…

У книг в многоцветном и вольном плену,
Почувствовав сумрак и сырость,
Ты встал – и в оконную тьму заглянул,
Но будущее не открылось:
Страх тихо стекал по стеклу, словно клей,
Судьбы заполняя бездонность,
Но множество книг отразилось в стекле,
И дождь заслонив, и бездомность.

Не Кельна зубцы, не мечети Алеппо,
Не солнца колонны, где Данте скорбел,
Но город – кусок ноздреватого хлеба,
Ты – люлька, надгробье, опять – колыбель…
Не в силах исчезнуть и сбыться не в силах,
Твой мир барабанный и громок, и пуст —
Так ведьма тебя на костях замесила,
И вжился январь в перемолотый хруст.
Ты рухнул – как лист на попранье колесам,
Грядущее время успевший проспать…
Проходим вдвоем по мостам безголосым.
Ты жив только нами, поющими вспять.

Ловила скитальцев далекая Вена
Стремглавьем небес – наподобье сачка.
Порхал мотылек, по-дневному надменный, —
Подвижная точка над «и» стебелька.
И самые чуткие слышали: сумрак
Густел, как Иисус ни старался Навин…
И молча глядели в бассейнах и Луврах
Печальные антики с телом живым.

Что же нас тянет остаться в Стамбуле?
– Розовый куст призывной.
Это звезда, недоступная пуле,
Взглядом следит за мной.
Что окликает нас чаще и чаще?
– Разве глухая сирень.
Это монах, в наши души смотрящий,
Не вставая с колен.
Только жасмин сновиденьем продлится…
Что не дает уцелеть?
– Это к тебе обращенные лица
Горьких прожитых лет.

В широкой лодке перевозчик мертвых
Везет сегодня одного меня,
И желтый берег в шестигранных сотах
Прошедшим пахнет, сладостью маня.
Ужели, тело, ты – ладья Харона,
И грустный ум плывет не первый год
Вдоль берегов всемирного урона,
В блаженной смерти одинок и горд,
И все, кого я ненадолго встретил,
Игрой тумана были на воде,
И шепчет старец: «Нам не нужен третий,
Мы и вдвоем – повсюду и нигде…»