Басё Мицуо - Японские трехстишия

Дождь в тутовой роще шумит…
На земле едва шевелится
Больной шелковичный червь.

Еще на острие конька
Над кровлей солнце догорает.
Вечерний веет холодок.

Плотно закрыла рот
Раковина морская.
Невыносимый зной!

Хризантемы в полях
Уже говорят: забудьте
Жаркие дни гвоздик!

Листья бананов
Луна развесила на столбах
В хижине новой.

При свете новой луны
Земля в полумраке тонет.
Белой гречихи поля.

В лунном сиянье
Движется к самым воротам
Гребень прилива.

Слово скажу
Леденеют губы.
Осенний вихрь!

Ты, как прежде, зеленым
Мог бы остаться… Но нет! Пришла
Пора твоя, алый перец.

Ладят зимний очаг.
Как постарел знакомый печник!
Побелели пряди волос.

Сегодня можешь и ты
Понять, что значит быть стариком!
Осенняя морось, туман…

Крошат на ужин бобы.
Вдруг удары в медную чашку…
Нищий монах, подожди!..

Пеплом угли подернулись.
На стене колышется тень
Моего собеседника.

Год за годом все то же:
Обезьяна толпу потешает [43] Обезьяна толпу потешает… — В Японии существовал обычай во время новогоднего праздника водить по городу обезьяну. Для потехи на нее надевали обезьянью маску. Люди смеялись, не замечая, что и они, нарядившись к празднику, тоже, в сущности, ничуть не изменились.
В маске обезьяны.

Ты говорил, что «вернись-трава»
Звучит так печально… Еще печальней
Фиалки на могильном холме.

Журавль улетел.
Исчезло черное платье из перьев [44] Исчезло черное платье из перьев… — Согласно древней китайской легенде, отшельники-чародеи могли летать на журавлях.
В дымке цветов.

Дождь набегает за дождем,
И сердце больше не тревожат
Ростки на рисовых полях.

Кукушка вдаль летит,
А голос долго стелется
За нею по воде.

Изумятся птицы,
Если эта лютня зазвучит.
Лепестки запляшут…

Эй, послушайте, дети!
Дневные вьюнки уже расцвели.
Ну-ка, очистим дыню!

И на небе мост унесло!
Две звезды, рекою разлучены,
Одиноко на скалах спят.

Где ты, опора моя?
Мой посох из крепкого тута
Осенний ветер сломал.

Ты тоже видел его,
Этот узкий серп… А теперь он блестит
Над твоим могильным холмом.

Погостила и ушла
Светлая луна… Остался
Стол о четырех углах.

Утренний вьюнок.
Запер я с утра ворота,
Мой последний друг!

Белых капель росы
Не проливая, колышется
Хаги осенний куст.

Первый грибок!
Еще, осенние росы,
Он вас не считал.

Как хризантемы расцвели
У каменщика на дворе
Среди разбросанных камней!

Петушьи гребешки.
Они еще краснее
С прилетом журавлей.

А вам и печали нет,
"Птицы сорокалетья" [46] "Птицы сорокалетья". — Сорокалетие считается в Японии "первой старостью". — сороки,
Что старость напомнили мне!

Убитую утку несет,
Выкрикивая свой товар, продавец…
Праздник Эбисуко. [47] Праздник Эбисуко справлялся двенадцатого числа девятого месяца по лунному календарю в честь Эбису, бога-покровителя торговли. Вид убитой утки печально контрастирует с веселым оживлением на торговых улицах города.

Как сельдерей хорош
С далеких полей у предгорья,
Подернутых первым ледком!

Ни одной росинки
Им не уронить…
Лед на хризантемах.

Рисовой шелухою
Все осыпано: ступки края,
Белые хризантемы…

Примостился мальчик
На седле, а лошадь ждет.
Собирают редьку.

Давно обветшала сосна [48] Давно обветшала сосна — то есть стерся рисунок на ширме в обедневшем доме.
На золоченых ширмах.
Зима в четырех стенах.

Утка прижалась к земле.
Платьем из перьев прикрыла
Голые ноги свои…

Все бегут посмотреть…
Как стучат деревянные подошвы
По морозным доскам моста!

Едкая редька…
И суровый, мужской
Разговор с самураем.

Обметают копоть.
Для себя на этот раз
Плотник полку ладит.

…Кисти самого Мотонобу!
Как печальна судьба хозяев твоих!
Близятся сумерки года.

О, весенний дождь!
С кровли ручейки бегут
Вдоль осиных гнезд.

Под раскрытым зонтом
Пробираюсь сквозь ветви.
Ивы в первом пуху.

С неба своих вершин
Одни лишь речные ивы
Еще проливают дождь.

Зеленая ива роняет
В мутную тину концы ветвей.
Час вечерний отлива.

Хотел бы создать я стихи,
С лицом моим старым несхожие,
О, первая вишня в цвету!