Виталий Калашников - Стихи Виталия Калашникова, которые очень нравятся Бакшутову, Давыдову и Маше

В Саргассовом море, в заливе Креста,
Встречалась сардина с сардиной.
И раз в холодину к сардине пристал
Сардин под огромною льдиной.

Недолго в ночи целовались они
В суровом Саргассовом море —
Рыбацкий баркас, потушивший огни,
Сетями их выловил вскоре

И их заковали в проклятую жесть,
Разрезав их на половинки.
Но ужас! У нашей сардины уже
Под сердцем стучала сардинка

И в час, когда мы собрались у стола,
Случилось такое! — Она родила

Я банку открыл и увидел, что в ней
Спрессована в соке томатном
Живая сардинка Бенгальских морей,
И стало мне вдруг неприятно.

Я бросил сардину в граненый стакан —
Я ей умереть не позволю!
Помчался на поезде в Узбекистан,
Поближе к Саргассову морю.

И бросил сардину в морскую волну,
В тугую волну штормовую,
И счастлив был тем, что я спас хоть одну
Невинную душу живую.

Я ничего не хочу.
Я ни о чем не жалею.
Я, как ракета, лечу
И задним концом пламенею.

То ли пепсикола перепилась,
То ли кокакола перестоялась,
То ли времен непорочная связь
Вся зафакъюкалась и разорвалась.

В поле ни зяблика, ни ветерка —
Хлопает деточка веками Вия:
— Как называется эта река?
— Вялотекущая шизофрения.

Мой старший брат Владимир Сологуб,
Сегодня я тебя припомнил снова,
Моя печаль, надежда и основа,
Дымящийся кроваво-красный куб.

Ты понял, что наш самый младший брат
Мне образ совести в подсказку дал, и сразу
Проснулся дух и засыпает разум,
И оживает город Петроград.

Да, именно на Невском, на ветру
Мы приняли последние уроки.
Там назначались юноши в пророки.
О, слезы-сроки — я их не сотру,

О, где найти хрустальный ледоруб,
Чтоб вырубить из льда времен и горя
Тебя, мой брат, Владимир Сологуб,
Замерзший в нижневартовском фольклоре.

Он слово позабыл, что он хотел сказать.
И я своей никак не вспомню фразы,
Сидим, молчим. Глядишь — ни дать, ни взять:
На дне морском присели водолазы.

(В соавторстве с С. Дмитровским)

Науки кит, даос, колосс столетий,
куст роз косноязычных под твой бюст —
пусть прорастет сквозь лихо лихолетий
подарок мой.
              Роден Дендрон Огюст

P. S.
Столетней завистью зависим,
что мне — творцу — гранита грань,
                 металлозвон?
Я усадил тебя сюда, чтоб ты домыслил
что я не смог.
              Огюст Роден Дендрон

У земли, наверно, нету рук,
Нету их и не было с рожденья.
Потому Земля все время круг
Делает во время продвиженья.
У земли, наверно, нету ног,
Нет грудей и не было ни разу,
Я, наверно, к ней излишне строг,
Но ведь я люблю ее, заразу.

Я обращаюсь к алкоголикам:
Не нужно ожидать мессию!
Объединенье Джима с Толиком
Спасет уставшую Россию.

обнял
прижался
упал
отжался

За малиновым кустом
Бродит девушка с глистом —
Выбросить куда не знает,
Спрятать под каким листом.

А над Клязьмою-рекой
Ходит парень никакой,
Ищет девушку — пропала —
Сзади спрятанной рукой.

А над ними Бог летит,
Он семью создать желает,
А по сути — он не знает,
Что он, собственно, хотит.

Чтобы курочку убить,
надо топором владеть.
Чтобы топором владеть,
нужно родину любить.
Чтобы родину любить,
надо брюки расстегнуть.
Чтобы брюки расстегнуть,
нужно в туалет хотеть.
Чтобы в туалет хотеть,
надо очень много жрать.
Чтобы очень много жрать,
нужно курочку убить.

Я не стал жевать желе —
Я желе жалел.
Я послал желе Леже,
Чтоб Леже жирел.

А Леже желе погладил
По поверхности по гладкой,
А потом в него нагадил
По потребности по гадкой.

И вот этим "чудакам"
Подарили "Бетакам",
А они весь день снимали,
Как «смеется» таракан.

Домой возвратился —
Гулять без ножа выхожу.

От эскимо постоянно хватаю простуду.
Странная вещь происходит:
             ненавижу его и… лижу.

Мой хороший, плюнь на все и пой!
И тогда, уверен я, в итоге
Ляжет этот мир перед тобой,
Улыбнется и раздвинет ноги.

Зачем гуляет Губерман
Среди крестов и фотографий?
Чтоб возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпитафий.

Венок из бессмертников сняв со своей головы бестолковой,
Я возложил на главу танаисской каменной бабы.
Осенью поздней, пройдя мимо бабы, увидел:
Выцвел венок, пролежав под дождями и солнцем,
Были цветы так бледны, как бумага венков похоронных,
Только лишь запах! — крутой, олимпийский, бессмертный —
В ноздри ужалил меня сосновой иглой раздвоенной

Нелепое созданье — богомол:
Словно кузнечик гусенице в пасть
Засунул голову, а на хвосте его
От винограда косточка прилипла.
Он молится, но вряд ли знает он,
Что молится, а если знает, то
Не знает он, что нет уже богов.
А если знает, то еще, быть может,
Надеется, что некий бог лугов,
Какая-нибудь там лимониада
Жива осталась и еще поможет
Вновь разделить нелепое созданье
На кузнеца,
      на гусеницу
И виноградную косточку.

Корова стоит над раскопом и «му-у» говорит,
Глубокий колодец в раскопе «му-у» отвечает корове,
Собака сидит на цепи и «гав» говорит о корове,
Глубокий колодец в раскопе «гав» повторяет.
Зудит над раскопом комар, словно зуб заболевший,
И стоном тончайшим наполнен глубокий колодец.
И ночью паук заплетает его горловину,
И утром течет белена в это черное ухо,
Туда, где в оброненной амфоре из Гераклеи
Живет ожиданьем печальная девушка Эхо
С бессмертной надеждой, с любовию неразделенной…
Корова стоит над раскопом и «му-у» говорит,
Эхо из амфоры «му-у» отвечает корове.

В осеннее утро нырну, как в холодную воду,
И буду глядеть, поднимаясь на гребень волны:
Багряным потоком, нащупавшим брешь на свободу,
Течет виноград через край танаисской стены.