Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

Туда, где ничто не похоже
На скуку наскучивших мест…
Но райское пение тоже
(Всю вечность!) тебе надоест…

Не феями и не каменами,
Не ходом звезд или луны,
А хромосомами и генами
Нам роли определены.

Долой, наследственная химия,
Моя врожденная беда!
Переменю тебя, как имя, я
И улетучусь в никуда!

Неясно, говоря по сути, нам,
Где – в царстве света или тьмы, —
Чьим — добрым или злым — компьютером
Запрограммированы мы…

Хай, Микки-Маус! Лапку миккину
Жмет вольнодумная душа:
Сейчас я на прощанье выкину
Невиданное антраша!

Из картотеки смотрит рожица,
Пищит: — Не разводи бобы.
Ведь точно жизнь твоя уложится
На карточке твоей судьбы.

Нейтронная бомба не тронет меня.
— Не тронь меня, бомба, — я тихо скажу. —
Мой Ангел стоит, от печали храня.
К тому же я занят: я рыбу ужу.

А впрочем, кончаются годы мои.
На дереве жизни последний листок
Трепещет над холодом темной струи.
Прощай, моя рыбка! Прощай, червячок!

Но мне говорят, что конец не конец,
И ждет меня встреча в небесной стране.
Там душу простят, поведут под венец,
И это, наверно, понравится мне.

Не надо бояться. Там вечность и рай.
Я смело вступлю на таинственный мост.
— О, ехать так ехать, — сказал попугай,
Когда его кошка — из клетки — за хвост.

Хотя цвели, так нежно-пышно, вишни,
И горлышко настраивала птица,
И, может быть, прощал грехи Всевышний
И воздавал за доброе сторицей;

Хотя на столик, бывший в полумраке,
Вдруг полилось полуденное пламя
И стали уши, острые, собаки
Большими розовыми лепестками;

Хотя сияли чашка и тарелка,
И луч висел небеснейшим отрезком,
И за окном фонтан вдруг загорелся,
Волшебный Феникс, несказанным блеском,

И все окно зажглось алмазной гранью —
Но ты был грустен, смутно недоволен:
Тебе хотелось райского сиянья,
Которого ты тоже недостоин.

Серели, желтели развалины
(Колонны и – старец седой).
Три облака были расставлены
Над сине-зеленой водой.

Казались янтарными сливами
Тяжелые бусы твои,
И бусинками некрасивыми
Казались глаза змеи.

Сияние было мелодией,
А тоненький хамелеон
Застыл прекрасной уродиной,
Знакомый с древних времен.

Был близок берег Далмации,
Был парус и кипарис.
Одной обнаженной грации
Дарил улыбку Парис.

А может быть – берег Аркадии
И звоны дриад (и цикад).
Овальные две виноградины
Слегка отражали закат.

Мраморный фонтан многоузорный,
Опоясанный арабской вязью.
Голубой павлин глотает зерна.
Он персидский принц — не видишь разве?

Розовеет персик, дозревая.
Он, конечно, самым нежным станет.
Птица из чирикающей стаи
Клюнула его, червя пугая.

Розовато-желты абрикосы,
Изжелта зеленоваты сливы.
Золотые пчелы или осы
Населяют сад листошумливый.

Источил жучок мирок пахучий –
Листья ароматные шалфея.
Свет сквозь них теперь проходит лучше,
Тень узорчатая кружевнее.

Белый голубь, мертвый, у беседки,
Где Зарема пела о Селиме,
И плющом задушенные ветки
С листьями увядшими, сухими.

У фракийского берега
Тень сиренево-палева,
Но осеннее дерево
Превращается в зарево.

Мало сосен и вереска,
Зелень – чахлая, серая.
Там, где горы Болгарии,
Лиловатое марево.

Тени юга и севера,
Тени древней истории.
У дверей баптистерия
Тень тирана Тиверия.

С юга, с моря Эгейского,
Веет арфа Эолова.
Небо отсвета райского,
Море ярко-лазорево.

Арка старая, серая,
В желтых розах (из Персии),
И бормочет Эгерия
О неясном бессмертии.

По долине пролегает
Путь извилистый земной,
А долина зарастает
Лебедой и беленой,

Лопухом, чертополохом,
Чернобыльником, репьем.
Мы с покорным, слабым вздохом
Воздух горьковатый пьем.

Но бормочем, как ни странно,
Про заоблачный Эдем,
Где огромная поляна
Орхидей и хризантем.

Гиацинты и левкои
Там сияют и поют
И придумавшим такое
Предлагают там приют.

И, как синие стрекозы,
Души реяли, пока
В белые большие розы
Превращались облака.

Слышно, как Лермонтов песню заводит на Тереке.
Слышно – доносится выстрел из Южной Америки.

Видно, как нищий замерз на холодном пристанище.
Слышно — тоскует солдат по убитом товарище.

Видно, как вишни цветут, умирают в Японии.
Слышно, как физик жене говорит о плутонии.

Видно, как бронзовый Царь поскакал за Евгением.
Видно, как месяц встает над последним сражением.

Слышно, как Данте бормочет стихи о чистилище.
Слышно — в пещере взрывается бомбохранилище.

Видно — казнимый глядит на летучее облако.
Видно — на кнопки нажали два розовых робота.

Слышно — шумит Карфаген, победителя чествуя.
Видно — под Петей Ростовым лошадушка резвая.

Впрочем, не стоит так долго о смерти, о гибели?
Скажем: на Остров Блаженных блаженные прибыли?

– Все будет прекрасно, – сказал Гавриил Азраилу:
– Небесные силы разгонят нечистую силу.
– О если б скорее! Здесь трупы святых полководцев.
Убил Заклинателя змей Отравитель колодцев.

О если б скорее! Мне грустно, мне Зло надоело,
Наскучило Зло, я тоскую в краю Вельзевула.

И темный Борей навевает кручину рутенам,
И тучи глухие над тихим твоим Борисфеном.

И злобный стервятник уносит к чудовищам темным
Ту светлую душу, ту Деву – мы знаем, мы помним.

А все-таки верь, что достанется Свету победа,
Что снова к Персею, сияя, летит Андромеда,

Что срубит герой, разрубив наши рабские узы,
Смертельную голову многозмеиной Медузы.

Мне снится, что Зло обезглавлено светлым Персеем.
Мы ждем – но дождаться, мой друг, мы уже не успеем.

Окружена публичными домами
Стариннейшая церковь в Амстердаме
В любом окне по непречистой даме.