Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

Морской огромной черепахе,
Живущей дольше человека,
Под туристические ахи
Завидовал полукалека.

Плыла — крылато и могуче –
Орлиная и костяная.
Жестоко-жесткий лик, колючий,
Был древен, резок, страшен – знаю.

А бабочка, колеблясь нежно,
Желто-оранжевой игрушкой
Легко летала, однодневка,
Над долгожительницей грузной.

Увы, тускнело на востоке.
Ну, бабочка? Не знаешь, верно,
Что кто-то жизненные сроки
Распределил неравномерно?

Но, в общем, глядя – в смутном страхе –
На тень, скользившую без шума,
Я думал не о черепахе,
И не о бабочке я думал.

Сегодня я сразу узнал
тот ветер вечерний, весенний, —
тот ветер начала апреля тридцатого года.

Он снова вернулся на землю
с какой-то планеты,
которой не видно отсюда.

А прошлой зимой
как-то вечером вдруг я узнал
тот ветер конца февраля тридцать
первого года —
почти уж полвека назад!

Свидетель далекого счастья,
Свидетель свидания с ней!

Ну да, возвращается ветер
на круги своя. Только вечер —
вот вечер сегодня другой.

Наплывает черный парус,
Навевает холодок,
Зарывает глупый страус
В страхе голову в песок.

Тоненько песок струится
Сквозь песочные часы,
Падают его крупицы
На дрожащие весы.

Я любитель долголетья,
Оттого моя тоска,
Что останется на свете
Просто горсточка песка,

Что навеет черный парус
Нежитейский холодок,
Что зароют, глупый страус,
Наши головы в песок.

Эй, постойте, дайте срок!
Не печалься, милый страус:
Я наперекор судьбе
Жить подольше постараюсь —
И советую тебе.

Плыл лунатик в лунном свете,
Словно в золотой карете,
Превращал подлунный мир
В пасторальный Монплезир!

Нам с Фортуною милейшей,
С маленькой жеманной гейшей,
Гейшей стиля рококо,
Танцевать весьма легко!

Думать ни о чем не надо,
Легкая арлекинада —
Пируэты, антраша,
Реет юбочка, шурша!

Стрекозой, не муравьем
Мы росинку с неба пьем.

Больше никаких мучений:
Сдул пушинку светлый гений.
Ни финансовых забот:
Золотой фонтанчик бьет!

Спросят: «Вам не надоело?»
Надоело, надоело!
«Лето целое пропела!»
Но — сие не ваше дело!

Романтики твердили нам о сердце
И скорби мировой, земном Weltschmerz'e.

Тот лунный полумрак в глухих руинах
И фосфор глаз змеиных и совиных…

Но кладбища, осенние, в Италии
Меня сильнее клонят к меланхолии.

Я там из-за больного миокардия
Всегда прошу у Бога милосердия.

Но жалоба моя, что скоро тризна,
Смешная смесь лиризма и трюизма.

Не говоря о том, что из потемок,
Заполнивших душистый сеновал,
Мы вышли в сад, и серенький котенок
Легчайшим одуванчиком стоял;

Не говоря о том, что в клетке замер,
Еще не ставший кроличьим рагу,
Тот белый кролик с алыми глазами,
Как ягодами алыми в снегу;

Не говоря о том, что шел цыпленок
К другому, тоже белому, и цвет
Их вырезных и розовых коронок
Я не забыл за столько долгих лет…

Но я забыл о петушином бое,
Забыл, что кролику несдобровать,
Когда сверкало небо голубое,
Переходя в земную благодать.

В газете – новость: найден таракан!
Пора! Порадуйтесь за таракана!
Он очень стар: почти как океан.
Чуть-чуть моложе океана!

Точней, ему семь миллионов лет. Точней,
Он жил семь миллионов лет назад.
Окаменел. Лежал с тех давних дней.
Вот ты попробуй так: окаменей
На семь с шестью нулями лет.

— Окаменелый таракан? И что ж?
Иной болван гораздо тараканей,
Окаменелее, чем он. На что ж,
Что толку в тараканьем камне?

И для чего 7 000 000 лет? Шепнем Судьбе:
Одну бы миллионную — семь лет
Отнять от скуки тараканьей,
Добавить нам с тобой. Семь лет тебе,
Семь — мне. И жили бы: сперва твои семь
лет,
Потом — мои. Предел мечтаний.

На прелестном острове Гаити,
В пестром городе Санто-Доминго,
Мы сначала поиграли в бинго,
А потом поехали, глазея,
В поисках заманчивых открытий,
И в этнографическом музее
Проводник сказал нам: «Посмотрите».

Скрюченный скелет лежал в витрине,
Челюсти скривились в страшной корче.
«Задохнулась, да, в песке и глине,
Не хватало воздуха, короче, —
За грехи живую закопали:
Изменила, обманула мужа».
Стало тихо в охлажденном зале.
В женских лицах я заметил ужас.

Долго, может быть, не засыпали
Милые туристки. Их пугали
Некоторые странные детали
Мира, где грехи не торжествуют:
Как ее землею засыпали —
Теплую, кричащую, живую.

То носороги, то утконосы
Нам задавали такие вопросы:

«Отчего вымираем мы, как прежде
атланты?
Разве мы старые эмигранты?»

Мы отвечали: «Молчите, уродины!
Вы не умрете вдали от родины!»

Свои чувства следует скрывать искусно,
Но все это, в сущности, очень грустно.

Привет носорогам и утконосам!
Мы все, господа, остались с носом.

«Ах ваша планета – новый Акрополь!»
Робот-акробот глотает закуски.
(Смотрят микробы, москиты, моллюски.)
«Сейчас выступят мистер и миссис Джопль,
Не то по-китайски, не то по-прусски!»

(Над новой Планетой парит Панургий,
Нафимиамен, нанафталинен.
Дают законы Лемуры-Ликурги
Полупавианам, полупавлинам.)

«Я к вам приехал с культурным обменом,
Я либерал, а вы прогрессивны.
Вашим планетарным, планетным стенам
Я говорю: Good morning, good evening!»

Планетарный царь случил пилигрима
С пандой китайской. Китайские тени.
Нет мелодрамы, одна пантомима:
На фоне огня, и неба, и дыма
Жестикулирует Рок-шизофреник.

За тридевять небес твоя хата с краю.
Яблоня от яблока далёко-далёко.
Душа, аукнись! Судьба, откликнись!
Сам аукну, сам и откликнусь.