Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

Я не выброшусь. Я готов стареть,
Чашу пить до конца, молчать, терпеть.
И дождусь. Не будет грусти и мук,
Вместо грусти будет — каюк.

Смерть отсекает нам душу от тела
Помнишь, садовник рассек червяка?
Как извивались два узких куска!
(Черная грядка так жирно чернела.)

Ящерица, от врага убегая,
Хвостик оставит добычей врагу.
(Солнце легло на речном берегу,
И синева простиралась густая.)

Хвостик тот мутно-зеленый, о, стань
Ярким хвостом лучезарной кометы!
(Вот мы уселись у берега Леты
И облака — темно-серая рвань.)

Целым червем станет полчервяка,
Новым хвостом шевельнет саламандра.
Что же ты нам напророчишь,
Кассандра?
Ракушку вынь из речного песка.

В белой тундре слышен щелк:
В снежной буре ходит волк.

Серый зайчик пробегал.
Серый волк его задрал.

В жизни будущей, иной
Станет волк большой свиньей.

Зайчик, перевоплотясь,
Уж не зайчик, а карась.

Ни свинье, ни карасю
Жизнь дожить не дали всю.

Но свинья в краю ином
Стала розовым кустом.

Зайчик в круге бытия
Воплотился в соловья.

Он не заяц, он не крот,
И над розой он поет.

И, краса тех райских мест,
Бывший волк его не ест.

Как будто серной кислотой
Изъеден день мой золотой.

Я чувствую, хлоралгидрат
Подсыпан в блекнущий закат.

Как будто усыпил морфин
Игру лучей в снегу долин,

И черт насыпал мышьяка
В морскую свежесть ветерка.

Пропитан едкой сулемой
Безлунный, тусклый сумрак мой.

Я на ночь равнодушно пью
Цикуту черную мою.

А звезды свысока глядят
На грустный мир, на мутный яд,

Где проливает синеву
Ночь в голубую трын-траву,

Где трын-трава растет ночным
Противоядием земным.

Не дружеским, а вражеским посланием
Отвечу тем, кто занят самолюбованием:

Желаю вам, Нарцисс, благополучно
царствовать
На пепельных развалинах души.
Желаю Вам самодержавно властвовать
В нечеловеческой глуши.

Пусть водяные пауки с кувшинками,
С лягушечьими темными икринками
Твое в пруду увидят отражение,
Тобою восхитятся верноподданно:
Пускай любуются безмерно преданно,
С тобой, Нарцисс, разделят наслаждение.

Голые ветки деревьев, как легочные
альвеолы.
И небо-
Темно-серое на светло-сером. Ноябрь.
Но я люблю смотреть на вид невеселый.
Выплывает луна дебелой белой наядой.
И снова – ночь, которой, впрочем,
не надо.

А может быть — надо, для того чтобы
ветер сильнее
Шумел, провожая далекую тень Антиноя,
Чтобы старые фавны плелись по взгорьям
и долам,
Чтобы вышел Овидий на мрачный берег Дуная
Дать воздуха легким, дать крови сухим
альвеолам
И вспомнить, как ночью печальна природа
земная.

Мало-помалу, мало-помалу,
И вот и вся недолга.
Будто подходит поезд к вокзалу
И серебрятся снега.

Будто звучит труба Азраила
На заснеженном пути.
Многое было, многое сплыло.
Крути, Гаврила, крути.

Мелет Емеля в белой метели:
Эх, замело меня, друг!
Сам Азраил свистит на свирели,
И воют волки вокруг.

Жил потихоньку, жил помаленьку –
Мелким, мелким шажком!
Трудно плестись домой в деревеньку
Под бесноватым снежком.

Нет, не подходит поезд к вокзалу.
Жжет ледяная пурга.
Мало-помалу, мало-помалу —
И вот и вся недолга.

Они, пожалуй, полудики,
Но по-французски говорят.
В глухой столице Мартиники
Муниципальный тощий сад,

Мелькает юбочка цветная,
В бассейне луч на мелком дне,
И памятник напоминает
О Жозефине Богарнэ.

И профилем Наполеона
Украшен серый пьедестал.
О островок темно-зеленый!
Ты Корсикой, ты Эльбой стал.

И, наконец, святой Еленой —
Как много значат острова!
На Мартинике незабвенно
Звучат забытые слова.

Антильский ветерок струится,
Волнуя слабо цветники.
Креолочка, императрица!
Теперь вы где? Вы луч? Вы птица?
Ах, все на свете пустяки.

Даже в полночь – будничный мир,
Скребется не призрак, а мышь.
И в саду кружит не вампир,
А летучая мышь.
— Тоже мышь.
Только мышь.

И печален будничный мир.
Снова дождь и лай или плач.
И вода за стенкой шумит
С хриплым всхлипом, как плач.
— Тоже плач.
Только плач.

Может быть, мировая скорбь
Не тоска, не скука, не боль
И не грустный Богу укор,
А зубная лишь боль.
— Тоже боль.
Только боль.

Ветер, сияя, качает
лепестки сверкающей зыби
и улетает.
Облака стоят над рекою,
Неверные вехи
летучей жизни.

Пусть остаются
прозрачно-пустые обрывки
от светлой жизни.
Или, пожалуй,
пусть себе тонут
лепестки мгновений,
качаясь над водоворотом.

Пусть они станут,
как беглая смутная стайка
мелкой рыбешки
в тускло-осенней утренней зыби
северной речки.

* * *
Работал бедный и устал.
Засни, засни скорее!
Ты выиграешь капитал
В небесной лотерее.

Он спит и шепчет: о, о, о! –
Как новый житель рая.
Гуськом большие буквы О
К нему бегут, сияя.

И вот становится светлей
В молчанье тусклой ночи:
Идет процессия нулей
Цепочкой, длинной очень.

Их увлекает за собой
Большая единица.
Тот чек небесно-голубой
Соседу тоже снится.

Ну а ночью-пандемониум:
Завывают: улюлю!
И лежу – святым Антонием:
Искушения терплю.

Многокрылое чудовище
Прогнусило: – Согреши! —
Полукрысы-полуовощи,
Полуптицы-полувши.

Скачет, пляшет ведьма рыжая,
И козел-хамелеон
Звезды слизывает, прыгая,
И чернеет небосклон.

Жаба-мышь по телу катится,
Омерзительный гибрид,
И мокрица-каракатица
Душу бедную чернит.

Погнались, шипя и квакая…
Но по струям дождевым,
Как по лестнице Иакова,
Подымусь, мерцая ласково,
В горний Иерусалим!