Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Он у соседей взял волов тяжелых,—
Все оживилось на лугах и в долах.

Он с земледельцами делил труды,—
Повсюду вскоре выросли сады.

Как только часть деревни возродилась,
В людских сердцах отрада утвердилась.

Все, кто бежал, скитаясь вдалеке,
Кто на чужбине слезы лил в тоске,

Услышав о жилищах возрожденных,
О тех полях, заботой огражденных,—

Со всех сторон направились домой,
Восстановить желая край родной.

И вот земля украшена садами,
И птицами, и тучными стадами,

Стал плодородным разоренный край,—
Чудесный, солнцем озаренный рай!

Прошло три года — не узнать селенья:
Всех жителей исполнились стремленья…

Опять весной поля оживлены.
Поехал на охоту царь страны.

С Бахрамом был Рузбех, добром влекомый.
Едва к деревне прибыли знакомой,

Увидел шах, что стало веселей
От шумных стад и радостных полей.

Здесь новые дома, порядок новый,
По всей деревне — тучные коровы,

В арыках не смолкает шум воды,
Повсюду — нивы, гумна и сады.

Да, это рай! В степях цветут тюльпаны,
В горах пасутся овцы и бараны.

«Рузбех, скажи мне, — шах проговорил,—
Как ты деревню эту разорил?

Все люди устремились прочь отсюда,—
Как возродил ты край? Как сделал чудо?»

А тот: «Я слово произнес одно,
И разорило древний край оно.

Будь счастлив, шах! От одного лишь слова
Цветущим это место стало снова.

«Ты разори, — велел мне царь царей,—
Деревню, земледельцев не жалей!»

Но трепет я почувствовал пред богом,
Слова я вспомнил о возмездье строгом.

Я понял: та душа обречена,
В которой двойственность заключена.

Я понял: та держава разорится,
Где два царя замыслят воцариться.

Тогда я подал жителям совет.
Сказал: «Теперь господ над вами нет.

Детей и жен к мужчинам приравняем,
К старшинам — слуг, старательных — к лентяям».

Лишь превратился весь народ в господ,
Как всех господ поубивал народ.

Цветущее селенье опустело,—
Да бог меня простит за это дело!

Но сжалился над ними шах благой,
Пришел я к ним и путь открыл другой,

Над ними старца мудрого поставил,
Который прозорливо их возглавил.

Сердца привлек он силою ума,
Он превратил развалины в дома.

Один стал господином надо всеми,—
Взошло добра спасительное семя.

Сначала им открыл я ложный путь,
Потом — божественный, надежный путь

И жемчугов, и трона золотого
Ценней разумно сказанное слово.

Отраду мира только тот постиг,
Чей разум — царь и богатырь — язык».

Бахрам воскликнул: «Ты венца достоин,
Рузбех, ты званья мудреца достоин!»

Дела мобеда увенчал успех.
Дары от шаха получил Рузбех.

Мобед вознесся, награжденный златом
И царственным блистающим халатом.

Покинул шах цветущее поместье,
Уехал, радостный, с Рузбехом вместе.

Проспал всю ночь до самого утра,—
Вновь на охоту выехать пора.

Помчался он дорогой, бездорожьем,
Ничем иным весь месяц не тревожим.

Вот разожгли среди степи костры,
Добычею наполнили шатры.

Лилось вино, и много было мяса,
И песнь до позднего звенела часа.

Чанг, и рубаб, и нежные слова,
Горят сухие, мокрые дрова…

Из города и молодой и старый —
Явились все, кому нужны динары.

Примчались витязи для ловли в степь,
А горожане — для торговли в степь.

Газелей, ланей — здешних уроженок,
Онагров покупали за бесценок,

Ему из дичи, птицы водяной
Харварами везли к себе домой,

Чтоб накормить родного и чужого,—
Так много каждый получил жаркого!

Не торопился шах домой опять,
Он снова жаждал с женщинами спать.

Повел он из охотничьих раздолий
Воителей, и пыль клубилась в поле.

Шло войско тучей пыли полевой,
И вскоре день оделся синевой.

Селение увидел шах усталый —
Дома, базары, улицы, кварталы.

Всем до единого своим бойцам
Велел вступить в селение Бахрам.

Спросил: «Где дом хозяина селенья?»
Туда поехал шах без промедленья.

Пред ним — разрушенный обширный дом.
Поклон отвесил муж в тряпье худом.

А шах: «Кто стал хозяином развалин?
Их вид среди селенья так печален!»

«Здесь я живу, — последовал ответ.—
Злосчастье — мой вожатый и сосед.

Нет у меня быков, ослов, одежды,
Нет опыта, уменья и надежды.

Ты на меня, на нищий дом взгляни,
Меня с моим жилищем прокляни!»

Царь спешился и осмотрел жилище:
Был страшен дом, разрушенный и нищий.

Везде овечий виден был помет,
Едва-едва держался ветхий свод.

«О добрый человек! — сказал владыка,—
На что бы сесть, прошу я, принеси-ка».

А тот: «Не смейся ты над бедняком,—
Ты, видимо, с нуждою не знаком.

Будь у меня подстилки, одеяла,
Меня б молва людская восхваляла.

А я до бедности такой дошел,
Что нечем даже застелить мне пол,

Прикрыться нечем и питаться нечем:
Ты на помете не заснешь овечьем!»

А царь: «Хочу присесть, устал с пути.
Нельзя ли хоть подушку принести?»

Но был ответ: «Где взять ее? Отколе?
За птичьим молоком ты прибыл, что ли?»

Промолвил гость: «Подушки нет? Ну, что ж,
Быть может, хлеб и молоко найдешь?»

Сказал хозяин: «Ты, наверно, бредишь,—
Мол, здесь поешь ты, отдохнешь, уедешь…

Будь в доме хлеб, во мне была б душа,
Я ожил бы, отрадою дыша!»

«Нет у тебя овец? Печальны речи!
Кто ж набросал в твой дом помет овечий?»—

Шах вопросил. А тот: «Уже темно,
Не спорь, ты здесь не ляжешь все равно.

Ты дом найди, где место для вельможи,
Где благодарен будешь ты за ложе.

А я, как видишь, в нищете живу,
Я сплю, постлав солому и траву.