Александр Гельман - Последнее будущее

Я вчера им отбил телеграмму:
«Никакого самолета не надо,
я скоро сам взлечу, как ракета,
меня везут уже на взлетную площадку».

Когда уже нельзя не помнить,
что скоро забудешь себя навсегда,
остается одна забота:
не дать себе сойти с ума
перед тем, как сойдешь в могилу.

И не будут больше хоронить людей на Земле,
каждого покойника отвезут на Луну,
отчужденную под кладбище
Правителем околоземного пространства.
А когда на Луне не останется места,
отведут другую планету.
И так будет до тех пор,
пока могилы не подступят вплотную
к престолу Всевышнего.
И скажет тогда Всевышний:
«Хватит, пусть больше не умирают».
Его спросят: «Мертвых тоже будем воскрешать,
или касается только ныне живущих?»
Господь задумается, заплачет,
сквозь горючие слезы произнесет с болью:
«Только живущих».
«Но ведь было обещано всем», – напомнят ему.
Ответ не последует. Только слезы
еще обильнее, еще горячее
польются из всевидящих глаз.

Крест безбожной гордыни
не посмею взвалить на себя -
кто я такой, чтобы быть уверенным,
что после смерти меня ничего не ждет?

Старость смягчает грани,
растворяет годы, как сахар,
жидкое время, волны растаявших лет
обволакивают противоположный берег.

Память помалкивает,
приготовилась превратиться в камень.

Смерть Ивановна,
пожалей Александра Исааковича,
выйди замуж пока за другого,
дозволь похолостяковать еще немного.
Ах, Смерть Ивановна,
невестушка моя незабвенная,
мы с тобой такую свадьбу закатим,
последние деньги потратим,
последнюю водку выпьем,
пьяные на тот свет выйдем.
Только зачем торопиться,
я ж не могу на тебе не жениться.

Я открою вам тайну:
смерть боится матерных выражений,
как рявкну на нее трехэтажным -
пулей вылетает из тела,
потом месяц не может опомниться,
не разберет, где находится.
Раза три это повторялось,
к моему изумлению.
Но я боюсь,
когда буду спать, ночью,
она может влететь через ухо,
присосавшись к любому звуку
с Тверского бульвара,
оттуда круглые сутки доносятся рыки машин,
а у меня форточка открыта всю ночь.
Сука!

Последнее будущее
согрело корни
моих голых замерзших слов,
все трудней удается из будущей смерти
отлучиться сюда, где я еще жив,
судьба уже стоит позади,
как дом, из которого я только что вышел, -
жизнь – моя родина,
смерть – моя муза.

Я иду никуда,
всю мою жизнь бегу туда,
запыхавшись.
И я, конечно, дойду,
уж куда-куда, а никуда попаду,
эту цель не достичь
невозможно.
На могиле моей пусть напишут друзья:
«Никто ушел Никуда»

Когда-нибудь,
когда меня уже не будет,
я приеду к вам в гости
верхом на слове «самовар».
Мы будем пить чай
с моим любимым вареньем
из белой черешни,
я буду рассказывать,
как весело неживут на том свете
ваши знакомые.
Вы будете слушать меня
внимательно, внимательно,
как никогда не слушали прежде.
Будет много вопросов,
я буду отвечать, отвечать,
а под утро, безмерно уставший,
скажу: «Мне пора, я буду вас ждать,
приезжайте, у нас хорошо»
и галопом умчусь обратно
верхом на слове «самовар».
А вы,
с благодарно машущими руками,
будете стоять на балконе,
пока я
и мой семибуквенный конь
не растаем в тумане.

У смерти нет закона,
она закон сама,
она – как палец Бога,
направленный в меня.

Я жду прикосновенья,
я приготовил грудь,
душе почистил крылья,
собрал в далекий путь.

Душа взлетит и тут же
забудет, чьей была,
она не мне служила,
когда со мной жила.

Когда я был только словом в устах матери и отца,
когда я снова стану только словом в устах моих близких,
о, какие счастливые времена!

Грехи мои уснули,
будить не буду,
налегке уйду.

Проснуться утром,
очнуться,
узнать себя – это же я, я,
тот самый, что вчера свалился
полумертвый, пьяный.
Опять живой!
Могу моргнуть, присвистнуть,
пошевелить рукой, ногой,
взглянуть на потолок,
затылок почесать,
беспечно лежать под одеялом,
зная, что мигом поднимусь, когда решу подняться,
пусть не вскочу, как прежде,
но встану, буду стоять на собственных ногах,
а не лежать навытяжку по команде смирно,
которую Начальник уже не отменит никогда
Какое чудо – быть живым!
Даже если думаешь о смерти,
даже если помнишь, что она близка,
пока ты жив – смерть всего лишь сказка,
мы вечны – пока живы!

Кто наказал мои глаза -
почему я должен видеть мерзкую улыбку иудея?
Их надо бить по зубам,
чтобы губы не могли складываться в улыбку,
окровавленный рот не улыбается.
Я уничтожу их веру внутри их души.
Не они должны возвещать миру о Едином Боге, не они!
Им никто эту роль не поручал,
они сами себя выбрали,
нарекли себя народом Всевышнего,
главным народом мира сего,
возомнили себя сидящими у Его ног, лицом к лицу.
Он повернется к ним задницей, их Всевышний.

В самых страшных снах никому не снилось,
что я сделаю с этим народом.
Я их буду содержать в таком голоде,
что они сожрут всех свиней Вселенной,
но даже свинину я им буду давать только по субботам.
Я убью всех мальчиков, которым они сделают обрезание.
Он повернется к ним задницей, их Всевышний.
Они забудут слова своей речи,
будут лаять друг на друга, как собаки,
собственными руками в собственном храме
сожгут свои священные свитки.
Принесут в свой храм наших богов -
будут нести осторожно, бережно,
чтобы не споткнуться, не уронить священные образы.
Самые смелые из них
будут вздрагивать от звука моего имени,
самые гордые – станут слугами наших слуг,
самые набожные будут молиться моему слону, как ангелу,
самые красивые их женщины
будут вытворять с нашими необрезанными предметами
невиданные чудеса
Он повернется к ним задницей, их Всевышний.