Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

Или только боль разлуки
В долгом забытьи?
Никогда в родные руки
Не вложить свои?..

Пусто, пусто в мире новом,
Где одни бредем, –
На песке лишь нарисован
Наш ненужный дом.

Боль за болью и за годом год,
Словно платье, душу износили, –
Даже странно, что весна придет
В неизменной свежести и силе,
Что и я к весне могу прийти,
Нищая, и сесть несмело с краю.
Пусть уже на солнечном пути
Я живых цветов не собираю, —
Память крепче жадности земной,
Что берет любимое насильем, —
Память медленным подобна крыльям
Над нетленно-радостной весной.

Жарко небо дымно-голубое,
Жарок берег, каменист и крут.
Золотые метлы зверобоя
В жарком щебне полудня цветут.

Время сонное плывет без шума,
Как рекою плоские баржи…
Ты прикрой глаза, не жди, не думай,
Узелок заботы развяжи.

Шорох осторожного прибоя,
Брызги, сохнущие на лету.
Золотые метлы зверобоя
В неподвижном солнечном цвету.

Пенек в чернике на опушке.
Два мухомора. Муравьи.
В лесу — далекий зов кукушки
И след замшелой колеи.

В сиреневых потеках воска
Стоят еловые стволы,
Как терема смолистой мглы,
Вдруг озаренные березкой;

Коры прозрачный лоскуток
Срываю — шелковый и белый, —
Как раз на палец загорелый
Мне обручальный завиток.

Вздохну — и ухожу проворней,
Пока не побежали корни
От ног, а руки от земли
Сырой листвой не проросли.

Детство пахнет щенком,
Свежим морем, пчелиным гуденьем,
Самоварным дымком
И малиновым теплым вареньем,
Затхлым запахом книг,
Красноватою бронзой загара, —
Как у них, у живых
Благородных индейцев Эмара.

Мне оттого зимой так одиноко,
Что так прямы и узки тротуары,
Так пуст их лоск нечистый, сероватый:
Не разбегутся солнечным извивом,
Тропинкой росной в золотой орешник;
По мягкой осыпи не съедут к речке;
Не взгромоздятся холмиком зеленым,
Чтоб оглядеться и вздохнуть привольно…
Вокруг меня снуют чужие люди,
Снуют чужие люди и толкают.
Их суета мешает тихо мыслить.
И давят душу сплющенные стены
Домов, глядящих мрачными, пустыми
Глазами окон, плоско застекленных.

Нет у меня блаженной тяги к людям, —
А все мои друзья теперь далёко, —
Одни — сорвались с тонким щебетаньем,
Растаяли стремительным полетом
В воздушной, легкой, голубой пустыне,
Они сейчас, проворные, щебечут
В стране, где сухи и прозрачны дали,
Где солнечный песок хранит бездумно
Людской тщеты торжественные склепы,
Разграбленные хищником беспечным.
Другой мой друг — мохнатый — спит в берлоге
И лапу грузную сосет уютно, —
А третьи — там, под звонким, синеватым
Наречным льдом, во мгле, остановили
Упругих, блестких тел живые веретена,
Так пресно пахнущие сыростью глубинной.

Мне так внятн а их жизнь, друзей моих далеких,
Не доверяющих любви моей по праву
Звериного чутья, звериной правды, — ибо
Бессмысленной и праздной им она
Должна казаться. Птица ищет птицу,
И вместе вьют гнездо, и птенчиков пискливых
В заботе резвой кормят червячками, —
Пока горластые не опушатся
И не распустят глупенькие крылья
Навстречу жизни вольной и тревожной.
Так ищет зверя зверь, и рыба рыбу ищет,
И мотылька цветистый мотылек.
И тянут стаи, и стада пасутся,
И табуны грохочут по равнинам…
Един закон – и он могуч и прост,
И в простоте таинственной божествен.

Но нет во мне блаженной тяги к людям,
Моим законным братьям. Тщетно я
К ним обращаю ищущую душу —
Иль немы души их, иль я для них глуха.
Мне сладостней, мне ближе гул прибрежный,
И шорох ветра в травах полевых,
И майского жука гуденье на закате,
И неуклюжий, молодой полет
Дрожащих крылышек под влажной, рыжеватой
Скорлупкою надкрылий. О, земля!
О, свежий дух над пахотою жирной!
О, дождь, пронизанный весенним легким солнцем.
О, радуги раскидистой цветенье
На теплой влаге сбитых облаков…
Нет у меня блаженной тяги к людям,
Моим законным братьям, о земля!

Из щепочек аэроплан подклеен,
Пропеллеры бумажные пестры,
И негритенок на ветру аллеи
Летит на крыльях радостной игры.

Пропеллеры вращаются всё чаще
И дисками гуманными шурша, –
Глаза мальчишки выпукло-блестящи,
Летит, летит, взволнованно дыша…

И разом к матери – сейчас покажет:
Но до кафе полета не донес –
На щепке банты четырех бумажек
И на глазах густые капли слез.

Из тьмы бездонной на короткий миг
Раскрыть глаза и а синеватом блеске
Увидеть стул, и столку пестрых книг,
И крылья кружевные занавески.

А за окном веселый детский крик
И колокол по ком-то мерно плачет…
И, распахнув одну из многих книг,
Спросить – зачем? И что всё это значит?

Нет мудреца, которому ясна
Его дорога в странном мире этом,
И колокол, и дети, и весна…
И книга тоже не спешит с ответом.

Я всё утро бродила в неясной тревоге
И рассеянно слушала улицы гул:
Почтальон оступился на нашем пороге,
Покачал головой и письмо протянул.
И когда уходил, осторожно ступая,
И болталась тяжелая сбоку сума, –
Он не видел, как разом надежда слепая
Прозревает – и счастьем глядит из письма.

Последний вздох, как взмах крыла –
Начавшийся полет.
Погоня близко – догнала –
Взяла… Но дух живет.

Был пленом твой земной удел –
И вот закончен плен.
Но ты не к смерти отлетел –
Ты словом смерть преодолел, –
Отдав себя взамен.

Вот снежинка слегает разведчицей
И в полете кивает второй,
А за ними толчется и мечется
Серой вьюги развязанный рой.

Шелестит, и кружится, и падает,
Словно в обмороке или сне…
Почему он, как музыка, радует?
Чьим ответом слетает ко мне?

Задержался в окне вагона
Меж акаций, цветущих тесно,
Дачный домик с косым балконом
И продавленным низким креслом.