Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

Я с веселой нежностью перед ней стою –
Словно я от свежести из ладони пью.

Прикрыв глаза, сидеть в лесу на пне
И радоваться мшистой тишине,
Где только шорох млеющий один
Безудержного трепета осин,
Где солнце греет сеткой вырезной,
А на опушке ежевичный зной,
И, сенным духом сладостно полна,
Вплывает в лес горячая волна.
Прикрыв глаза, сидеть в лесу на пне
В бездумной и блаженной тишине,
Где, как осина легкая, шурша,
Без слов и мыслей молится душа.

Огневой подобны парче
Облаков закатных хоромы.
В золотом вечернем луче
Пляшет мошек рой невесомый.

Свет последний — как он хорош,
Как с ним мошек движенья слиты!
Скоро луч погаснет — и что ж:
Нет от ночи у них защиты.

Где он спрячется, робкий рой,
Звездной выслеженный могилой?
Если слышишь — спаси, укрой,
Защити, сбереги, помилуй!

В этом есть и своя услада,
Если в жизни идешь одна, —
Мне спешить никуда не надо,
Никому всерьез не нужна.

И ничьей не связана властью,
Проживу, пожалуй, и так:
Улыбаясь чужому счастью
И гладя чужих собак.

Ни к чьему не примыкая стану
И ничьей не покорясь звезде,
Я уже нигде своей не стану,
Дома не найду уже нигде.

Сквозь земные горькие обиды
Чужестранкой призрачной бреду,
Как печальный житель Атлантиды,
Уцелевший на свою беду.

Медово-зелен спелый виноград
На деревянном остове беседки:
На грузных гроздьях капельки горят,
К ним осы льнут, настойчивы и едки.

Так пьян и нежен летний аромат,
Так сонно-сухи солнечные ветки,
Что первых строк ликующий отряд
Летит в пылу лирической разведки —

И вот запнулся в жаркой тишине
И тайным эхом плещется во мне.

Неспешный день так ясен и отраден,
Что говорят не строфы, не слова,
Но вырезная крупная листва
И запах перегретых виноградин.

В садах, где прохладные астры цветут,
Где яркий отдельный листок подбираем,
Опавшие листья сгребают и жгут,
И пахнет дымок их разлукой и раем.

Последние солнцем прогретые дни,
Последняя в книге зеленой страница…
Но чем-то прощальная горечь пьянит
И радостью тайной по жилам струится.

В прозрачном небе вещий холодок.
Подсохшие деревья посветлели —
И вот плывут осенние недели,
Один шуршащий золотой поток.

Гоняет ветер пурпурный листок.
Упругие заброшены качели.
Забиты ставни. Птицы улетели.
И дом нахохлен, стар и одинок.

А я тропинкой медленно бреду,
Мне так просторно дышится в саду,
Отцветшем, отзвеневшем, отлюбившем.
От всех земных забот отрешена,
В усталый мир нисходит тишина,
Смиряя боль о бывшем и небывшем.

Плывет сияньем полдень мирный
Над жарким камнем стертых плит.
Жук синеватый, ювелирный
В огромной мягкой розе спит.

Подходит смерть, не скрипнув дверью,
Но жизнь рождается опять —
В сиянье, в горе, в благодать, —
И нет конца ее доверью.

Дрожащим отливает серебром
На берегу осиновая рощица
Над гладким непоседливым бобром,
Что деловито в озере полощется.

Стволы и ветки носит для запруд,
Сплетает их с неутомимым рвением,
И смотрит солнце на бобровый труд
Светло и тихо, с полным одобрением.

Но человек, упорный лиходей,
Разрушил дом и отнял жизнь звериную…
Ах, если б в мире не было людей,
А только теплый берег под осиною!

Спасибо жизнь, за то, что ты была,
За все сиянья, сумраки и зори,
За мшистый бок тяжелого ствола
И легкий парус в лиловатом море,

За всё богатство дружбы и любви
И тонкий холод одиноких бдений,
И за броженье светлое в крови
Готовых зазвучать стихотворений, –

Со всем прощаясь – и не помня зла –
Спасибо, жизнь, за то, что ты была!

Заря струит по гребню гор
Свой розовый огонь.
Ретиво бьет о мерзлый двор
Подковой звонкой конь.

В деревне крики петухов,
Что брызги серебра,
Пора оставить дымный кров.
Прощай, мой друг, пора!

Мой конь разбойничий крылат,
Летать его удел, —
Твоей любовью я богат,
Твоей молитвой смел.

Я полечу от синих гор
К далеким берегам,
И всё, что встречу, с этих пор
Кладу к твоим ногам.

Прощай, не плачь! Костями лечь
Не собираюсь я, —
Со мной мой конь, со мной мой меч,
Со мной любовь твоя.

Когда умолкнет в ранней мгле
Копытный гул и гром,
Ты припади к сырой земле
Младым своим челом.

И помолись, чтобы она
Благой была ко мне,
Чтобы летал я легче сна
На ретивом коне.

А если – если чей шальной
Мне сердце вырвет меч, –
Чтобы я мог к земле родной
В объятья мирно лечь.

Прощай, не плачь! Ползет туман,
Всё ярче блеск зари, —
Я привезу из дальних стран
Шелка и янтари.

Я привезу цветной огонь
Алмазного шитья…
Сверкай же, меч, скачи же, конь
Ликуй, любовь моя!

Пряный запах моря и фруктовой лавки,
Дремлющая площадь в солнечной пыли.
На стене по карте — пестрые булавки:
«Отступили!» — «Взяли!» — «Снова в тыл зашли».
Полон дом газет, приносят телеграммы.
Карта вся в уколах. «Ей не больно? — Нет».
Я вчера видала, у знакомой дамы,
Как фата, прозрачный черный креп надет.
Покупала груши — я стояла рядом,
Посмотрела блестки непролитых слез,
А над лиловато-ржавым виноградом
Вился липкий танец охмелевших ос.
Видно, что-то знают, но молчат большие,
Сунут мишку, мячик — отведут глаза.
«Няня, как молиться надо о России?» —
«Нет такой молитвы — кушай, егоза».

Последний лист на дереве сквозном,
А в ясном небе — злой, прозрачный ветер.
Порыв, еще — и желтым лоскутком
Кружится лист в осеннем легком свете.
И вот упал, и вот затоптан в грязь, —
Но не забыто светлое круженье.
Так помнит дух, над телом возносясь,
Святую боль освобожденья.