Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Укроп раскрыл зеленый зонт,
Стоит, благоухает.
А солнышко — за горизонт
И тихо потухает.

Я слышу, как растет трава,
Как хлеб на поле зреет.
Земля всегда, во всем права,
И все она умеет.

Стоит овес стена стеной,
Звенит зеленой гривой
И скачет по полю за мной,
Как будто конь игривый.

На свидание хожу,
И меня не остановишь.
Только к дому подхожу,
Ты меня глазами ловишь!

— Не ходи! — мне говорят.—
Оглянись, опомнись, сударь! —
Щеки бледные горят
От трусливых пересудов!

Журавлей не удержать —
Улетают, улетают…
А снегам не улежать,
Как придет пора растаять.

Есть во всем всему черед.
Детям — школа, взрослым — служба.
А меня любовь берет —
Значит, время, значит, нужно!

Мне птичка в окошко сказала: — Светает! —
Спасибо, родная! Я встал. Я у плуга.
Я только подумал: «Тебя не хватает»,—
И ты появилась и радуешь друга.

Твой щебет, признаюсь, прекрасен, мгновенен,
Звучит он призывно, как колокол в небе.
Да будет по-доброму благословенен
Твой день и земная забота о хлебе.

Пусть крылья твои не устанут в полете,
Пусть клюв твой не будет напрасно тупиться.
И ты на работе, и я на работе,
И это не важно, что ты — это птица.

Дай бог вам! Летайте! Чирикайте! Клюйте!
Кору заскорузлую смело тараньте!
И только не бойтесь того, что мы — люди,
Стучитесь к нам в окна, будите пораньше!

Кубань — это житница,
Кубань — это здравница.
Аукнешь — откликнется,
С улыбкой оглянется.

Кубань — это радио
И телевизоры.
Кубань — виноградари,
Винные витязи.

Там Черное море,
А сбоку Азовское.
Вода — словно скатерть живая
Разостлана.

Два моря!
Не много ли это для области?
Не много!
Для края отваги и доблести.

Кубань — элеваторы,
Кубань — санатории.
В лицо литераторы
Все это запомнили.

Кубань лично мне
И во сне даже видится,
Прижму ее к сердцу,
Она не обидится!

Тамань и Темрюк,
Сотни лодок нагруженных.
А сколько там рук
Рабочих, натруженных.

Смеется рыбак:
— Вот какой я! Описывай!
Наш край понемногу
Становится рисовый.

Арбузы с бахчи
Сами катятся под ноги,
Чтоб вы, москвичи,
Нагнулись и подняли!

И рыба, и рис,
И вино распрекрасное.
Вставай и трудись,
Солнце на небе ясное!

Робот ко мне постучался:
— Не спишь?
Встал я. Прислушался.
Мертвая тишь.
Спят во дворе певуны-петухи,
Спят непробудно на полках стихи.
Желтый подсолнух дрыхнет, как дед,
Будто его в огороде и нет.
— Что тебе, робот?
— Работу ищу,
Хочешь — стихи за тебя попишу?
Ты уж поспи, ну а я потружусь,
Я на любую работу гожусь.

Дал я бумагу ему, карандаш,
В шутку еще сотворил «отче наш».
Лег я в постель, с огорченьем вздохнул:
— Горюшко! Робот к искусству примкнул. —
Заполошились в селе петухи,
Робот стучится: — Готовы стихи. —
Рукопись взял я, не верю глазам.
Робот скандировать стал по складам:
    — Спит кол-хоз,
    Ле-жит на-воз,
    От-ды-ха-ет
    Пес Бар-бос.
    Ла-я нет,
    Ти-ши-на,
    Сель-со-вет,
    Даль яс-на!

— Знаешь что, Робот, подавай в Союз писателей.—
Подал. Приняли!

Откуда? Из какой республики
Напал на Киев дождь июля?
Он вызвал панику у публики,
И дам и девушек целуя.

Он всем решительно скомандовал:
— Раскрыть зонты! Поднять их выше!
А нет зонтов — скорей в парадные,
Под непредвиденные крыши!

Дождь говорил: — Мои родимые,
Я разве плохо поступаю?
Я вас крещу, как при Владимире,
В купели киевской купаю!

Я — ваше вечное причастие,
По древности седой поминки…—
…А сам спешит, спешит с Крещатика
К бульвару Леси Украинки.

Плывут домов седые контуры,
Как фантастические рыбы.
А дождь берет перстами тонкими
Аккорды, словно он — Ван Клиберн.

Деревья стали ветру кланяться,
А с листьев смыта пыль и копоть.
Машинам, как мальчишкам, нравится
Резиною по лужам шлепать.

Но вот над звонницей Софийскою,
Как ангел в голубой одежде,
Вдруг небо безупречно чистое!
И нет дождя. И все как прежде.

И Киев вдохновенно молод.
В нем чудо-женщины и дети.
Он — удивительнейший город.
Не первый он, но и не третий!

Шел я ночью с поезда
Сквозь лесную тьму.
Было очень боязно,
Страшно одному.

Птицы полусонные
Издавали крик.
Месяц в тучи темные
Прятал ясный лик.

Кто-то в темном хворосте
Громко затрещал,
Я тотчас от робости
Чуть не закричал.

Сердце птицей раненой
Бьет в груди моей.
Милый мой, проваливай,
Уходи скорей!

Я гляжу с опаскою,
Лезу по кустам,
Руки, брюки пачкаю,
Рву их тут и там.

Стал смелеть нечаянно,
Хватит отступать,
Говорю отчаянно:
— Надо наступать!

Как скобой железною
Я к земле прибит.
Я кричу над бездною:
— Выходи, бандит!

Сам открыл для подвига
Острый-острый нож.
Храбро глянул под ноги,
Вижу — ходит еж!

Словно в доску дедушка,
Ту-ту-ту — стучит,
Говорю: — Соседушка,
Здравствуй! — Он молчит.

Спрашиваю: — Колешься? —
Иглы поднял еж.—
Это как ты по лесу
Не боясь идешь?

Еж подергал мордочкой,
Весело чихнул
И своей походочкой
В сторону махнул.

Не оставил адреса,
Скрылся он во тьме.
Еж — а чувство храбрости
Разбудил во мне!

Люди! Откройте! Я к вам на минутку,
Раненько-раненько, по первопутку,
По непомятому снегу пришел,
— Как поживаете? — Хорошо!

Люди! Я к вам! Мне без вас не поется,
Как снегирю, что попал в западню.
Если с народом поэт расстается,
Камнем идет он к замшелому дну.

Люди! Я к вам! Над широкою Обью
Стонут лебедки, кричат поезда.
Бьет по брезенту обкатанной дробью
Дождик, и песни поет борозда.

Крепнет налившийся стебель пшеницы,
Травы растут, зеленеют луга.
А над знакомой сибирской станицей
Встала большая цветная дуга.