Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Твоя красота как певучие струны,
Она не заносчива и не горда.
Она омывает, как теплые струи
Идущего лесом грибного дождя.

В ней мрамора нет и холодной породы,
И мрака морских несогретых глубин,
Она — неподдельное чудо природы,
Зов жизни и вечное пламя любви.

Твоя красота — земляника из бора,
Зеленый, упругий брусничный бугор,
И я над глубокою пропастью взора
Дрожу и звеню тетивою тугой!

Утром кто-то стукнул мне в оконце:
— Принимайте! К вам послы от солнца.
Я оделся, вышел на террасу,
Откровенно, сразу растерялся.

Двадцать три подсолнуха стояли
Как дружина на реке Каяле.
— Что вам надо? — я спросил, стесняясь,
Исподволь причину выясняя.
— Мы пришли приветствовать поэта!
— Если так, спасибо вам за это!
— Мы хотим стихов! — Извольте, люди! —
Дал я им смородины на блюде.

Квасу деревянный жбан поставил,
Словом, без вниманья не оставил.

Загудел мой колокол словесный,
Стали падать зерна полновесно.
Слушали до самого заката.
Кто-то вслух сказал: — Как музыкально!

Небо превратилось в темный омут,
Все подсолнухи глаза смежили.
А один сквозь сон сказал другому:
— Мы с поэтом нынче подружили!

Твой первый стих как первый выход в цех,
Как посвященье в пахари на поле.
Иди смелей! Я верю в твой успех,
Держись правее, пушкинской тропою.

Он нам купель, он наш креститель мудрый,
Нам всем пример его великий путь.
Он нас учил не пудрить слово пудрой,
Чтоб на лице румянца не спугнуть.

Твой первый стих шумлив, криклив отчасти,
Ну что ж, младенец должен покричать,
Чтоб поддержать родительское счастье,
И вырасти, и жизнь свою начать.

Коллега мой и юный стихотворец,
Да пусть благословят тебя творцы!
Так занимай зеленою ботвою
Свой огород, где лук и огурцы!

Я очень болезненный, очень невечный,
Судьба моя сверхсолона.
Иду потихоньку со склянкой аптечной,
С надеждой — поможет она.

Накапал я двадцать спасительных капель,
Отраву аптечную пью,
А неба глубокий, ивановский штапель
Смеется в светелку мою.

— Иди, — говорит, — и оставь панацею,
Покинь поскорее жилье.
И я на другое лекарство нацелю
И душу и тело твое.

Забросил я капли, таблетки, пилюли,
В леса не ушел — убежал.
И так мне приветно березки кивнули,
Что я всей душой просиял.

Мне иволга бросила сочную ноту,
Что я музыкант — поняла,
Она приказала: — Иди по болоту,
Тебя я неделю ждала!

По хмелю, по царственно дикой крапиве,
Нырнув с головой в глухомань,
Иду, молодой, исцеленный, красивый,
В рассветную, росную рань.

Истерлась в кармане наклейка с латынью,
И высох до дна пузырек.
Там были, наверно, слова золотые,
Но кто их теперь разберет.

Я склянку забросил в калину с малиной,
Прощально пометил крестом.
Смеялся в тот миг иван-чай придолинный
И пел родничок под кустом.

Пока иду по восходящей,
Пока в поэзии — пилот!
Пока не говорят: — Лядащий! —
А говорят: — Пришел, милок!

А рядом согнутые старцы,
В которых больше страсти нет,
Которые берут из кассы
За выслугу минувших лет.

А рядом древние старухи,
Морщинами завязан рот.
И молодость их на поруки
К себе не очень-то берет.

А рядом свежие могилы,
Прощальная земля в горсти.
Где взять и молодость и силы,
Чтоб долголетье обрести?!

Моя мастерская закрыта. Душа на ремонте.
Я вымыл ее, как пустую посуду.
День солнечный, тихий. Белье на веревке,
Петух кукарекает, жизнь продолжается всюду.

Старушки внучат караулят, их дочери в поле,
Деды — кто в земле, кто на печке,
              кто к печке прижавшись,
Читает роман про любовь
           незамужняя женщина в школе,
Она прожила свою жизнь, никогда не рожавши.

Учила детишек. Состарилась, стала старушкой,
Законною дочерью бога Собеса,
Живет она в маленькой келье, а в рамке
               над столиком Пушкин,
Такой жизнелюб, озорник, невозможный повеса.

Иду, отдыхаю. Здороваюсь, кланяюсь людям,
Знакомлюсь, жму руку, дарю им улыбки с приветом.
А пчелы гудят растревоженным гудом,
И горечью пахнет полынь по кюветам.

Все заняты! Все под нагрузкой заботы,
И каждый достоин семьи трудового народа.
А я отдыхаю сегодня, пусты мои соты,
И нет ни нектара, ни признаков меда.

Мне совестно. Где ты, мое вдохновенье?
Мне грустно. Как я невозможно ничтожен!
Мне страшно. Все чудится шелест тревожный,
Как будто змея вылезает из кожи.

Почтовый ящик писем ждет
Весь день и даже после гимна.
Умейте ждать, письмо придет,
Когда любовь у вас взаимна.

Почтовый ящик загрустил
В московской лиственной аллее.
Но вот письмо я опустил,
— Лети, — сказал ему, — скорее!

— Мне в самый раз такой приказ, —
Письмо из ящика сказало.
И в даль отправилось тотчас
От Ярославского вокзала.

Низинные и заливные,
Зеленые и вороные,
Стоят луга во всей красе,
Вдали от пыли и шоссе.

Луга! Какое загляденье,
Какое доброе гуденье
Распространяет добрый шмель,
Настроивший виолончель.

Меня волнует и поныне
Чуть горьковатый дух полыни,
И мать-земля, его родив,
Сказала нам, что он правдив.

Иду поречными лугами,
Где ястреб надо мной кругами,
И время мне сказать пришло,
Что над землей витает зло.

Но я напрасно огорчался,
Уж выстрел над землей раздался,
Разбойник падает в траву,
Очистив неба синеву.

В моей мелодии минор,
Который все сильней с годами.
За речкой лес глухонемой,
Река, придавленная льдами.

Такая тишь. В ушах звенит
Тугая тетива пространства.
Под темной елью лось стоит,
Большой, таинственный, прекрасный.

Я вижу, что и он другой,
Чем был в июне. Как печально,
Зверь, в сущности немолодой,
Один в лесу рассвет встречает.

Синичка выронила: — Пинь! —
И прянул великан ушами
И в снежную лесную стынь
Пошел широкими шагами.