Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

— Стань иволгой!—
И ты в певучий плен
Сдаешься мне в урочище еловом.
— Стань соловьем! —
И серебро колен
Рассыпано по зарослям ольховым.

— Стань ландышем! — Пожалуйста! — И я,
Простившись и с тобой и со стихами,
Меняю сразу форму бытия
И для тебя в траве благоухаю!

И тихо говорю тебе: — Нагнись! —
Гляжу в глаза, в которых нет испуга.
Молю кого-то высшего: — Продлись,
Свидание цветка с дыханьем друга!

Я — лес, я — ландыш, я — ручей, я — клен,
Я — иволга, я — ты в каком-то роде!
Когда по-настоящему влюблен,
Тебе доступно все в родной природе!

Почему поет родник,
Ни на миг не умолкая?
Потому что он возник
Для тебя, моя родная.

Лучше всякого ковша
Две твоих ладони, Лада.
Холодна и хороша
Родниковая прохлада.

Пей! Живительный глоток
На какое-то мгновенье
Даст тебе телесный ток,
Силу, бодрость, вдохновенье.

Вот сама ты попила
И меня поугощала
И по полю поплыла
Величаво, величаво.

Майский полдень поднял ввысь
Жаворонка над простором.
Милая, остановись,
Слушай, как он там раскован.

Замерли и ты и я —
Нас искусство полонило.
От такого забытья
Ты косынку уронила!

Опять продолжаются наши прогулки,
Под нами не снег, а трава и земля,
И мы не в Москве, не в глухом переулке,
У Сетуни, там, где гнездо соловья.

Где облако белым, седеющим чубом
Чуть солнце прикрыло и бросило тень,
Где ветви листвой прикасаются к чуду
Чуть смуглых твоих оголенных локтей.

Опять продолжаются наши влюбленья
У тына, где тихо белеют сады,
У речки, которая вдруг замедленья
Меняет на бег белогривой воды.

Опять я гляжу на тебя и любуюсь
В поющем, щебечущем майском лесу,
И если ты скажешь мне: — Милый, разуюсь!
— Прекрасно! А туфельки я понесу!

Скажи мне словечко, обрадуй немного,
Согрей мою душу, покамест жива,
Что б я из молчальника глухонемого
Вдруг стал богатырски богат на слова.

Чтоб все родники мои дружно забили,
Чтоб все мои радуги встали в полях,
Чтоб все соловьи меня так полюбили,
Чтоб эта любовь засветилась в словах.

Скажи только слово, какое ты знаешь,
Оно, как в темнице, томится давно.
Пускай, как прекрасная музыка с клавиш,
В порыве сближенья сорвется оно.

Я любящим сердцем то слово поймаю
И в самом заветном гнезде поселю.
Я цену ему, как и ты, понимаю
И суть его только с тобой разделю!

У тебя на губах горчинка.
— Что с тобой?
— У меня морщинка! —
Не расстраивайся, мой друг,
Не такой это тяжкий недуг!

— Где она?
— Видишь, вот она, слева.
И когда она, подлая, села?
Как же это я недосмотрела,
Неужели когда я спала,
Она молодость отобрала?

— Успокойся, моя родная,
Я слова молодильные знаю,
Я одно лишь словечко скажу
И лицо твое омоложу.

Мы морщинку твою поборем
Темным лесом, и Черным морем,
И всесильной волшебной водой,
Будешь ты молодой-молодой!

Ты сегодня такая усталая.
Грустный взгляд и померк и поник.
Не решаются даже уста мои
Прикоснуться к тебе хоть на миг.

Помолчим. Окна очень морозные,
Не надуло бы в спину, смотри.
Третий день холода невозможные,
Даже спрятались снегиря.

Чем морозу мы не потрафили,
Что разгневало старика?
Как люблю я твою фотографию
С белым кружевом воротника.

Ты на ней так нежна и доверчива,
Так хрустально чиста и хрупка.
А в глазах твоих — символы вечные:
Море, лебеди и облака!

Я ранил тебя, моя белая лебедь,
Печальны, заплаканны очи твои.
Что я виноват — я не прячу, я плачу.
Как сокол подстреленный, сердце в крови.

Я ранил тебя и себя обоюдно.
Я ранил тебя и себя глубоко.
Поверь, дорогая, мне горько и трудно
И горе мое, как твое, велико.

Тяжелые, черные думы роятся.
Пока ты в обиде, мне их не избыть.
Чем дружба нежней, тем ее вероятней,
Как тонкую, хрупкую вазу, разбить.

Я знаю, что дружбы твоей я достоин,
Ты только мне горечь обиды прости,
Иначе и незачем мне по просторам
Стихи и любовь к Алевтине нести!

Ревность однажды меня одолела,
Как я себя в этот день ненавидел!
Как мое сердце весь вечер болело
Из-за того, что тебя я обидел!

Мне показалось, ты с кем-то встречалась,
Губы смеялись устало-помято.
Кто-то украл твою свежесть и алость.
Ты была так предо мной виновата!

Я тебе высказал предположенье,
Взгляд опуская печально-унылый.
И моментально понес пораженье:
— Нет оснований для ревности, милый!

Ты не ошибся — весь день я встречалась
С мылом, бельем и корытом стиральным.
Билась одна и одна управлялась
С бытом — несвергнутым бабьим тираном!

Ревность в себе задушил я слепую,
Сердце во мне просветленно запело.
Ты извини меня, больше не буду,
Я тебе верю, и к черту Отелло!

Губы пахнут почкой тополиной —
Так они подснежны и лесны!
Повторимый и неповторимый
Поцелуй мне твой как весть весны.

Мы стоим под тонкими ветвями,
Как два стройных тополя, прямы.
Нет! У нас с тобою не отняли
Наших чувств глухие дни зимы.

У причала рыхлый лед синеет,
Мягкой дымкой даль заволокло.
Ты мне говоришь: — Хочу сирени! —
До нее теперь недалеко.

Под ногами легкое шуршанье,
А над нами гнезда и галдеж.
Я люблю твое непослушанье,
Твой каприз: — Иди! — А ты нейдешь.

Губы, как ребенок, надуваешь,
Сводишь две упряминки бровей.
Как ты хороша тогда бываешь,
Как прекрасна детскостью своей!

На ветвях сирени клювики.
Нам она кричит вдогон:
— Люди! Вы ведь очень любите
Мой сиреневый огонь.

Зацвету невестой скоро я,
Буду чудо хороша.
Жизнь людей и вся история
На моих глазах прошла.

Многие меня ломали,
Восклицая: — Ах, сирень! —
Потому что понимали —
Порох есть, но я сильней!

Постоим, мой друг, чуточек,
Где когтистый этот куст,
Над священной тайной почек,
Над весною наших чувств!