Наталья Загвоздина - Дневник

Дельфиниума глаз мелькнул из-за угла.
Не рад голубизне лишь нищий, что незряч.
Я медлю проникать в цветка простой уклад,
страшась и взгляд один ему оставить зря…

А там, невдалеке, мелькание минут —
о, как невольно сам окажешься в кругу…
Не упрекая, что – тебя они сомнут,
перед тобой, цветок, мгновенья берегу…

Не мни не позабыть
ушедшего шаги.
Ты помнишь, как сады
осенние наги?

Не мни не позабыть…
Как капля вниз бежит…
Как так же, может быть,
иссякнет наша жизнь…

О, не дрожи – там дождь,
лишь дождь и лунный свет.

Покажется, что нет
тебя уже… Но – кто ж?

Ненатруженную руку
убираю, словно прячу.
Я накручиваю пряжу
по непройденному кругу.

Не истёрты нитью пальцы,
только вздрагивают жилы.
Не вмещает обруч пяльцев
аромат, которым – живы.

Всё терпит бедная Земля —
насилье вздыбленной природы
и равнодушие народа…
И несогбенного Кремля

над ней теснятся одиноко
чуть изумлённые главы…
И содрогнётесь молча вы,
открыв забывчивое око.

Когда испанка каблуком
стучит по доскам пыльной сцены,
на языке – душа – каком? —
заговорит… Не зная цели,
но не пугаясь – ни огня,
ни взлёта лезвия, ни гроба.
И тщится сущее обнять,
изнемогая жить негромко…

Последний день не удержать,
в его лучей поток
уж погрузились и дрожат,
приветствуя Восток,
персты натруженных стволов
и молодых ветвей…

И игл, пропитанных смолой,
звучанье зеленей
в лесу… Но, удалившись в лес,
уже спешим домой…
И жаждем манны от небес
средь неживых домов.

Уйти из мрака – вот соблазн!
Как мяч, отпущенный ногою,
лишь наугад, а не в погоню
всё дальше катится от глаз —
так удаляться от недуга,
остановившись – где-нибудь…
Не вспоминать уже ни путь
назад, ни недруга, ни друга…

Я до смерти – пред жизнью – в долгу,
в изумленьи ступая по травам,
я – живу, и враги мои – лгут,
мне любое движенье – по нраву.

Колебание тёплой земли,
прозвучавший сомнения голос,
и зерно, обращенное в колос,
и стремление солнца в зенит.

В каждом жесте и счастия вкус,
и несчастия привкус бездомный…
Я сегодня в сиреневый куст
пробралась, как в колодец бездонный.

Взглянула поверх занавески —
мгновенье сдавило висок.
Как наши паденья отвесны!
Как купол над нами высок!

Как мягкого снега круженье
свивается в жёсткий клубок,
как наших сердец обнаженье
приходит в отмеченный срок…

Всё ведомо. Всё неизвестно.
Я лбом прислонилась к стеклу.
А снег с неразгаданной вестью
стремится навстречу теплу…

Вороны – как пепел,
встревоженный – ветром,
их линии – пели,
замедлив – на ветках.
И в угль – обращались,
и глазом вороньим
они мне – прощали,
что с ними – не вровень.

Знакомая близость потери.
Печально гудок прокричал.
Где мой паровозик потеет,
день – к ночи, и жалобно чахл
пейзаж запылённой равнины,
где сроду несёт на хвосте
сорока – судьбу… Где ранимы,
чтоб жить, забывать и хотеть…

Оранжево качается луна.
Растёт и завершается – сегодня.
О, как под полнолуньем солона
вечерняя роса, и как свободна
от горечи и надобности зреть,
и будущей невысказанной ночи
тяжёлая луна, – смятенья средь
к росе почти привыкли наши ноги…

Ты предо мною лист опять!
Как далеко я исчезала!

Меж нас не будет состязанья,
я напишу от А до Ять

все буквы стройные на белом
испуганном твоём лице,
но лишь не выстрою их в цепь,
позволив танцевать и бегать…

Я их пущу летать и плыть
и погибать в своих сраженьях,
чтобы необщим выраженьем
лица доверчивого быть.

Я в этом дне не знаю тайн
его живых прикосновений,
освободило сада край
окно, открытое для зренья.

Угадываю слабый стук
листа, упавшего на землю,
покинувшего старый сук
ствола, которого приемлю

изгиб и ветреность ронять,
что было некогда желанно,
и корни вновь обременять
работой жизни неустанной…

Как маленькая, на коленях
на подоконнике стою
и простодушно не таю,
что исповедоваться лень мне.

Я послежу за тенью крыш,
за псом, спешащим наудачу…
Бесповоротно меньше знача,
чем тот – оставленный – малыш.

Такая утром благодать,
что сердцу ничего не надо.
Душа не просит угадать,
кому дарована отрада…

Трепещет золото листов,
его последний всплеск – неровен,

среди чернеющих крестов
свободных веток – посторонен.

Уже не дерева сиротств,
ещё не моего – товарищ,
ты отклоняешься и манишь
и изменяешь тени рост…

Кому вершить земной удел
дано – не ведает природа.
Негромко наступает день,
чернеют земли огородов,

расположившихся окрест
домов, глядящих поневоле
на это маленькое поле,
на этот беззащитный лес…

Немилосердна – тишина.
Больная голова – что идол.
Опять рука отягщена
судьбой – кариатиды.

Что проку голову держать
в руках, на плахе…

В перечислении держав —
что этой птахе?

А где-то – зной и дев чреда,
и – ни усилья – в станах…
И, как зверьё, чуть – на чердак,
в – другие – страны.

Где сад и ночь, я быть хочу
и ощутить, касаясь чуть
ладонью чуткого ствола,
его негромкие слова.

И кроны, и корней усилью
сердцебиением внемлю.
Луна, торжественно обильна,
взошла, подобна кораблю,

в просторе бедствуя небесном,
качаясь в облачных волнах…
Свет, заполняющий окрестность,
означил тени на стволах…

С своею спутницею верной
среди деревьев встречу день,

и постепенно проблеск первый
сотрёт мою ночную тень.

Неравны наши дни – вокруг миры планет,
как в нас – миры сердец, закрытые для глаз…
Нам время смотрит вслед исчерпанностью глав,
затягивая грудь – на прошлое – плотней.