Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Траур, — ленточку к рукаву
Прикрепляли вдовцы когда-то.
Но без этого я живу —
Не для взглядов моя утрата.

И в суровом своём краю,
Как бы сбившись на миг со счёта,
До конца не осознаю —
Всё надеюсь ещё на что-то.

Женщина с огромным животом —
Там, наверно, двойня или тройня —
В этом положенье непростом
Выглядит естественно и стройно.

Так таскают бабоньки мешки,
Полные картошки и муки,
Правда, на плече и на загривке,
Или в вёдрах воду для поливки.

И когда родимая родит.
На руках потащит милых деток.
…У природы взятая в кредит,
Жизнь течёт вдоль рощ, листвой одетых.

Фундаменты старинных зданий
Тревожит метрополитен.
И лопается ранью ранней
Былая кладка мощных стен.

Попорчен, словно лёд весенний,
Столетних цоколей гранит,
И столько прочих потрясений,
Что грудь несчастная хрипит.

Готовы к новому удару,
Мы видим пятна на стене,
И вздутия по тротуару,
И трещины по всей стране.

Жить с привычным оскалом,
Хоть нет злобы ничуть, —
Просто в рвенье усталом
Надо лямку тянуть.

Предаваться утехам
С переменным успехом
Даже день или час —
Увы, не для нас.

Шанхаю в лад,
Под мирские гулы,
Я ел салат
Поцелуй акулы.

Не мёдом плыл
Он из дальних ульев,
А создан был
Он из губ акульих.

Весь рот сожжён
Новым блюдом диким,
И пахнет он
Океаном Тихим.

Я в простоте
Молвил вам на зависть
Про губы те,
Что моих касались.

Не поддаться опять
Воле случая,
Но суметь перенять
Наилучшее.

От своих и чужих
Взять доставшееся…
А на каждый их чих
Не наздравствуешься.

В военном бодром городке,
Где часто пахнет горькой гарью,
На хмурой северной реке
Под белым небом Заполярья

Проблема старая остра
В своей угрюмости суровой:
Там женщин мало. Медсестра,
Две подавальщицы в столовой

Привычно ловят на себе
Мужчин задумчивые взгляды,
В чьей долгой службе и судьбе
Не ожидается услады.

И лейтенантская жена,
Что прилетела рейсом ранним,
Слегка смутясь, поражена
Спрессованным мужским желаньем.

Не сумела её распять
Жизнь, текущая монотонно.
Выходила она раз пять
Замуж — впрочем, вполне законно.

И несли её два крыла
На супружеском новом марше.
Чем моложе она была —
Тем мужья её были старше.

Но имелась ещё одна
Предусмотренность в этом деле:
Начинала стареть она —
И мужья её молодели.

Шли различным путём —
Чуть достать взглядом.
Оказалось потом,
Что идут рядом.

Ни один не зачах
В бывших снах гордых.
Он раздался в плечах,
А она в бёдрах.

Стал он крепче, ловчей,
А она мягче.
Впрочем, выигрыш чей
В том земном матче?

Ужасно, если баба глупая, —
Разгладив белое чело,
Она сидит, глазами лупая.
Ей не втемяшишь ничего.

Ну что ж, смиримся с этой истиной —
Ведь сказано не наобум.
Но чёткий и безукоризненный
Надоедает женский ум.

Смеяться будешь или хмуриться —
Всё это, право, не беда.
А мне всего милее умница,
Что скажет глупость иногда.

Он провидцем был и пастырем,
А они ему
Залепили очи пластырем,
Повлекли во тьму.

Хохоча над шуткой плоскою, —
Всё равно, мол, врёт! —
Тоже клейкою полоскою
Защемили рот.

«Не сживать досрочно со свету!
Хватит этих мер…»
А коль что напишет сослепу,
Как старик Гомер?

Просыпаюсь разбитым, —
Завалящий товар.
А под окнами битум
Как сапожницкий вар.

С кепкой драною нищий.
А недавний байбак,
Не смущаясь вонищей.
Лезет в мусорный бак.

Эта жизнь — не находка.
Подумаешь, плюнь!
Но в оранжевом тётка,
Седая как лунь,

Не дождавшись зарплаты
(Ещё подождём!),
По асфальту заплаты
Кладёт под дождём.

Стихи пришли с блиндажных тесных нар
Сквозь ту испепеляющую вьюгу,
И оттого-то — весь наш семинар —
Мы хорошо относимся друг к другу.

Но каждый как смиренный пилигрим,
Мы за столы учебные садимся
И колкости друг дружке говорим,
Хотя ещё без явного садизма.

Приём прибывших. В госпитале баня.
Тяжёлым — и она нехороша.
Солдатика намыливает няня,
Сестра за ней льёт воду из ковша.

Потом дадут бельё, покормят сытно, —
Быть может, и в преддверии конца.
Я голый, но ни капельки не стыдно —
Как будто обмывают мертвеца.

Потом — хочу участвовать вот в этих
Беседах, что над койкою моей
Шуршат, но нет возможности ответить
И то, что нужно, выразить ясней:
«Не отрезайте ногу, докторица,
Не совершайте этот укорот.
Она мне очень даже пригодится,
Чтоб отбивать чечётку у ворот.

Кто вам сказал, что у меня гангрена?
Я утверждаю — это чепуха!
Не отрезайте ногу до колена,
Зря не берите на душу греха…»

Рост у него сто семьдесят при весе
Лишь сорок шесть…
Эй, парень, веселей!
Ходить учиться будешь на протезе,
Ну, а сначала пара костылей…

Какой в окне горит закат весенний
В уже затихшей вишенной пурге!
Как много есть ночей для размышлений,
Какая боль в утраченной ноге!

И с головой укрывшееся горе,
И на совсем забытое настрой,
И сны, и разговоры в коридоре
С дежурящей у тумбочки сестрой.

Фонарик-«жучок»,
Жужжащий в руке у кого-то,
И света пучок,
Возникший вблизи поворота

Тропинки. Темно.
Не ведомо, что ему надо,
Но это пятно
Качается в сумраке сада.

Почти уже час
Маячит, и всё ему мало.
— Ну что там у вас?
— Наташа кольцо потеряла.

— Да что за мура!
При солнечном свете свободно
Найдёте с утра!..
— Ей важно, чтоб только сегодня…