Геннадий Алексеев - Стихотворения

Содрав старые афиши,
тетка мажет стену клеем
и наклеивает новые.
Появляются:
название театральной премьеры,
которая еще не состоялась,
портрет иноземной певицы,
которая еще не приехала в город,
и дата открытия цирка,
который еще не построен.
Тетка в синем переднике
открывает тайны грядущего.

Так зачем же вам машина времени,
скажите на милость?

Какая-то птица кричит — пустите!
Пустите!
Пустите!
Пустите!
Пустите!
Куда же пустить тебя,
странная птица,
куда ты стремишься?

Но может быть, птица молит — простите?
Простите!
Простите!
Простите!
Простите!
За что же простить тебя,
бедная птица,
что ты натворила?

Иль, может быть, птица велит — грустите?
Грустите!
Грустите!
Грустите!
Грустите!
Зачем же грустить-то,
смешная птица?
Предадимся веселью!

А что, если птица кричит — спасите!
Спасите!
Спасите!
Спасите!
Спасите!
А что, если птице грозит опасность?

Я должен ее спасти.

Человек не успел вскочить в автобус,
и ему прищемило ногу дверью.
Автобус тронулся,
и человек поскакал за ним
на одной ноге.

Все кричали:
— Остановите, остановите машину! —
А человек скакал за автобусом
и смущенно улыбался.
Все кричали:
— Откройте, откройте дверь!
А человек и автобус
удалялись.

Когда дверь открылась,
человек не сел в автобус —
пошел пешком.

— Гордый! — сказали все.

А человек шел по улице
и блаженно улыбался.
А человек понял,
что ему некуда торопиться.

Что я вижу!
Кентавр пристает к девице!
Наглый, грубый, лохматый кентавр
пытается обнять
миловидную, скромную, беззащитную девицу!

Что я делаю?
Я подхожу к кентавру
и говорю ему вежливо:
— Будьте добры,
оставьте в покое эту девушку!

Что делает кентавр?
Он угрожающе подымает копыто
и говорит мне следующее:
— Иди ты в джунгли реки Амазонки,
в снега Земли Франца-Иосифа,
на дно Тускарорской впадины
и на вершину горы Джамолунгма!
Понял?

Что мне остается делать?
Не долго думая,
я щелкаю грубияна по носу
(не очень больно,
только для острастки).

Что происходит с кентавром?
Дико заржав,
он бросает девицу
и обращается в бегство
(стук его копыт
быстро затихает в отдалении).

Что говорит мне юная красавица? —
Вы мой спаситель! —
говорит она
(при этом слезы благодарности
выступают у нее на глазах).

А что говорю я?
— Пустяки! —
говорю я
(и при этом ковыряю землю
носком ботинка).

Каков же вывод
из этой волнующей,
неправдоподобной,
но совершенно подлинной истории?

Вывод прост:
нечего церемониться с кентаврами!

Вечером
я шел по проспекту.
В освященной витрине магазина
стояли парень и девушка —
они наряжали елку.
Будто бы наряжяли,
а на самом деле
объяснялись друг другу в любви.
Так мне казалось.
Так, наверное, казалось и всем.
Так оно, конечно, и было на самом деле.

Через день
я снова шел по вечернему проспекту.
В освещенной витрине
по-прежнему стояли парень и девушка,
делая вид, что наряжают елку.

— Сколько же можно выяснять отношения! —
подумал я вслух.
Вокруг меня засмеялись.
— Это же манекены! —
сказали мне. —
Каждый год в конце декабря
их ставят в этой витрине!

Мне стало грустно.
"Каждый год, — думал я, —
каждый год в декабре
эти влюбленные манекены
объясняются друг другу в любви
и никак не могут объясниться!
Каждый год в декабре
все глазеют на них,
и им приходится приторяться,
будто они наряжают
эту дурацкую елку!"

На асфальте
лежит большой измятый бумажный лист.
Налетает ветер.
Лист подпрыгивает
и плавно пролетает по воздуху
несколько метров
(наслаждается жизнью!).

Опустившись,
он застывает в красивой позе
(любуется собой!).

Потом он тихо ползет вдоль тротуара,
загребая опавшие листья
(делает вид,
что не прочь и поработать!).

Потом он катается по асфальту,
как мальчишка — по траве
(валяет дурака!).

Потом снова подпрыгивает
и летит куда-то в сторону
(предчувствует что-то недоброе!).

На лету
его сбивает грузовик
и подминает под свои колеса.

Раздавленный,
сплющенный,
он еще подает признаки жизни,
но на него наезжает вторая машина,
и это
уже конец.

На асфальте
лежит мертвый бумажный лист.
Мир праху его!

В полуверсте от рая
на зеленой лужайке
сидели два юных ангела
и грызли сушки.

— Не хотите ли сушек? —
сказал среброкудрый ангел.
— В раю сушек не купите! —
добавил златокудрый ангел.
— Спасибо! — ответил я
и двинулся в сторону ада
(зачем же мне рай без сушек?).

У самого входа в ад
на бурых камнях
сидели два старых черта
и лопали сушки.

— Могу предложить вам сушку! —
сказал свинорылый черт.
— В аду не достанете сушек! —
добавил козлоногий черт.
— Благодарствуйте! — сказал я
и направился прочь от ада
(без сушек кромешный ад
не нужен мне и подавно!).

Зашел в булочную
и купил кулек сушек.
Не надо мне ни рая,
ни ада —
обойдусь.

Будь светел, милый друг,
не угасай,
будь светел!
Твой долг — сиять,
твой долг — всегда светиться.
Запомни: мир погибнет,
если ты
не будешь постоянной светел.

Когда вокруг свотло,
ты не ленись —
будь неприметно,
но упорно светел.
Когда же вдруг
погаснут все огни —
один светись,
один сияй во мраке.

Пред ликом жизни
и пред ликом смерти
будь равно светел,
будь отважно светел.

Жизнь поглядит на тебя
и удивится,
и всплеснет руками,
и рассмеется.

Смерть подойдет к тебе
и смутится,
и остановится,
и помедлит.

И после смерти,
дорогой мой друг,
ты будь, как прежде,
неизменно светел!

Куда же ты?
Туда, в забредельность,
Хочу поглядеть,
что там и как.
Ну и беги в свою запредельность,
коль охота!