Шауль (Саул) Черниховский - Избранные стихи Черниховского

И только птенцов мы слыхали голодных,

Алтарь же — забытая груда камней.

Его мы искали

В верховьях потоков,

Где шепчут лишь духи, послушны волхву,

Где гнется камыш, шелестящий, хрустящий,

Иссушенный зноем, спалившим листву.

И нимфы исчезли

С лугов, и не слышен

Их голос и смех над вечерней волной...

Стал пастбищем луг, — и козлы к водопою

Несутся по травам, покрытым росой.

Идите и плачьте,

О, дщери Сиона!

Скорбящую землю увидите вы,

Скорбящую землю и сумрак бесчарный:

Сияющий Тамуз — он умер, увы!

1908

Перевод В. Ходасевича

[4] Астарта – в Библии: ханаанская богиня любви и плодородия.

[5] Бел – ханаанское божество, олицетворяющее мужское начало.

Бел с Астартой! Песня вам!

Зычный филин! Змей из ям!

Воля к страсти! К жизни зов!

Выходите из низов,

Где полынь, где терн заплел

Кипариса ветхий ствол.

Всяк живой — восторг встречай,

Перед ним пути равняй!

Прочь из бездн, из темных ям!

Солнца светел путь и прям.

Пробудилось солнце вновь,

Отравляет хмелем кровь.

Старый хлеб иссяк, но в срок

Озимь гонит свой росток.

Солнце глянуло светло,

Солнце в бездну низошло, —

Птицей властвует порыв,

Птица птице шлет призыв.

Стаи кличут и летят,

Стая к стае, с рядом ряд,

Мчатся, вьются по кругам —

Вот уж пары здесь и там.

Крикни волку в даль степей:

"Вспрянь — и с болью счастье пей!

Встрепенись, как Бог рукой

Мощно схватит мускул твой.

Темных сил внемли завет, —

Древний ток минувших лет.

Слушай прошлого закон;

Полон тайн и мощи он,

Скрыт он в звере и в ростке,

Точно пламень в тайнике".

Человек, восторг встречай,

Светлый путь ему равняй!

Горсть пшеницы золотой

Брошу я в тебя рукой.

В зернах — тайна, в зернах — сок,

В соке — вечной жизни ток.

Тайна в дух твой западет;

Огнь в крови твоей зажжет...

Вспрянь, желай и будь силен:

В этом — мудрость и закон.

Взяв жену, иди в поля,

Там беременна земля:

Поколенья трав живых

Бьют ключом из недр земных.

Тайно в скалах и песках

Зреет новь и тлеет прах.

Жизнью тьма, как свет, полна:

Всюду Бела семена!

Глянь на запад и восток:

Всюду вод бурлящий ток

Полн зачатий и родов:

В шумном рокоте ручьев,

В море, сжатом между скал,

Там, где медленный канал,

Где капель поет, звеня, —

В бездне тьмы и в свете дня.

Тайна в дух твой западет,

Властной чарой обоймет, —

Ибо мудрость и закон:

Вспрянь, желай и будь силен!

1909

Перевод В. Ходасевича

Вот оно! Восходит солнце! По долинам, по низам

Все еще туман клубится, прицепившийся к кустам.

Вот, качаясь, в высь взлетает. С озера сползает тень...

С непокрытой головою, брат, бежим — и встретим день!

По холмам и по долинам, потаенною тропой,

Там, где в даль межа змеится, увлажненная росой!

Где цветами роз и лилий тесный мой усеян путь, —

С вольной песней, словно дети, мчимся, счастьем нежа грудь!

В лес, к ручью! В хрустальной бездне ясный день заблещет нам.

Рассечем поток студеный, станем бегать по пескам.

В лес! У леса — тайны, шумы, сумрак, шорохи теней,

Звуки темные, глухие, дебри спутанных корней.

Там от века дремлют камни; там покой и тишина,

Смутный шорох листопада, злых оврагов глубина;

Там на дне долины вьется с легким шелестом ручей;

Запоздалого побега там не видит взор ничей;

Там нора косого зайца, гнезда ос в пустых дуплах;

Копошится крот на солнце, ястреб реет в небесах;

Вот — расщепленные буки, на стволах грибы сидят...

В буке — ласочки жилище, а в кустах таится клад.

Робко мышь глядит из норки... Груды хвои, муравьи...

Брошена прозрачным свитком кожа старая змеи.

Утром ястреб заунывно прокричит в пустую даль,

Ночью захохочет филин, пробуждающий печаль...

Запах листьев прошлогодних, сосен пряный аромат...

Там, в траве, семьею тесной подосинники сидят.

Боровик, валуй, масленок [6] Боровик, валуй, масленок… – Черниховскому принадлежит создание номенклатуры грибов на иврит: Ш. Черниховский. Грибы (перечень). – Сфатенау. 1917. № 1 С. 119-122 (иврит). и пурпурный мухомор!

Здравствуйте, живите, будьте! Всех равно ласкает взор.

Жизнью тихой, жизнью смирной суждено вам здесь прожить,

И болеть, и в чарах леса волховать и ворожить...

Молча внемлю звукам леса я, Адама сын немой;

Чуждый миру их, иду я одинокою тропой.

О, когда б цветов и злаков речь могла мне быть слышна,

И вела б со мной беседу благовонная сосна!

Верно есть, кто понимает говор листьев, шепот вод,

С недозрелой земляникой речи грустные ведет;

Кто целует, сострадая, расщепленный ствол сосны,

Кто поймет качанье дуба, шепот ветра, плеск волны;

Верно есть, с кем чарой ночи рад делиться скромный гриб,

Кто играет с водолюбом, что к пузырикам прилип;

Кто с улыбкой умиленья смотрит на гнездо дроздов,

Глупой ящерице кличет: "Тише, берегись врагов!"

Есть же кто-нибудь, кто в скорби на себе одежды рвет,

Слыша, как топор по лесу с тяжким топотом идет!

Есть же холм уединенный духов и лесных дриад,

Где волшебным, властным словом чародеи ворожат.

Верно есть в глубокой чаще, весь в морщинах, царь лесной, —

Словно дуба векового ствол, расколотый грозой;

На его густые кудри солнце льет лучи, чтоб жечь

Этот мох зелено-серый, ниспадающий до плеч;

Борода его — по пояс, мрачен взор из-под бровей,

Словно сумрака лесного темный взгляд из-за ветвей...

Верно есть меж тонких сосен легкий замок тишины,

Сладкий всем, кого томили жизни тягостные сны...

Верно есть лесные девы, быстрые, как блеск меча,

Смутные, как сумрак леса, легкие, как свет луча.

Стан их гибок и прозрачен; удивленно-грустный взгляд —

Словно мотылек весенний, словно ручеек меж гряд.

В длинных косах, на одеждах — водяных цветов убор...

Их воздушным хороводом заплетен угрюмый бор

В те часы, когда над прудом виснет голубой туман,

А луна, бледна, ущербна, льет на землю свой дурман.

1910

Перевод В. Ходасевича

Смотри, земля, как расточительны мы были!

В твое мы лоно — тайник благословенный —семена зарыли...

То не жемчужинки гречихи, не зерна полновесные пшеницы,

Не семя легкое овса, не золотого ячменя крупицы.

Смотри, земля, как расточительны мы были:

Цвет гордый, свежий, лучезарный мы зарыли.

Их поцелуем первым солнце целовало,

Душистой прелестью полны, так скромно венчики скрывались.

Едва лишь до полудня, едва узнав недоуменной боли час,

Еще роса на лепестках, и свет во снах, —они ушли от нас.