Шауль (Саул) Черниховский - Избранные стихи Черниховского

Детство Саула (Шауля) Черниховского (1875, с. Михайловка Таврической губ., — 1943, Иерусалим) прошло в селах южной Украины, и те ранние впечатления неотвязно следовали за ним и питали его поэзию. Много позже, в 1924 году на шведской земле он написал щемящие строки элегии (перевод буквальный):

Человек — не что иное, как клочок земли,

не что иное, как слепок родной природы;

он лишь то, что вобрал еще нежный слух,

что впитал его глаз, пока не насмотрелся вдоволь...

Детство было благополучным, родители баловали ребенка и учили всему, что умели и любили сами. В пять лет он уже читал по-русски, с семи лет — по-древнееврейски. Еврейское образование получил в модернизированном хедере, который открыли в Михайловке литовские меламеды, а общее, за неимением лучшего, в русской школе для девочек. Унаследованная от тетки-студентки книга А.В.Григорьева "Три царства природы" привила ему страсть к естествознанию. О пробуждении поэтического призвания Черниховский сообщал: "К писанию еврейских стихов меня толкнуло желанье, чтоб и на еврейском языке были песни. Песнями я тогда называл все, что можно было петь. Мне хотелось петь на еврейском языке стихотворение Пушкина "Птичка Божия не знает". Несмотря на все мои труды, мне это не удалось".

Дальнейшее образование Черниховский получил в частном коммерческом училище Гохмана в Одессе, в университетах Гейдельберга и Лозанны, откуда вышел дипломированным медиком. Вернувшись в Россию, врачевал в Таврическом и Харьковском земствах, а с началом первой мировой войны был призван в армию, служил старшим ординатором в военно-полевом госпитале и был представлен к награде. Черниховский пережил годы гражданской войны в Одессе, в числе 35 еврейских писателей города получил в 1921 году разрешение покинуть Советскую Россию, однако задержался по семейным обстоятельствам и только после смерти матери в 1922 году выехал в Европу. Жил в Берлине, в Швеции, бедствовал — и постоянно писал, зарабатывая на жизнь врачебной практикой среди эмигрантов. Настоящее признание пришло к нему с сильным запозданием, после переезда в Эрец-Израиль.

Смейся, смейся, что доныне

Я, мечтая и любя,

Свято верю в человека,

Верю в счастье и в тебя, —

Что я верю: сердце друга

Я найду и скорбь свою,

Все стремленья и надежды

В это сердце перелью...

Да, тельцу я золотому

Не пожертвовал душой,

Веря в душу человека

Верой мощной и живой:

Он отвергнет предрассудки,

Он низвергнет гнет оков, —

И тогда не будет сирых,

Ни голодных, ни рабов...

Верю: будет день в грядущем—

Пусть тот день еще далек, —

Он придет: вражду народов

Смоет братских чувств поток...

И тогда свободный, мощный

Зацветет и мой народ,

Он расторгнет цепи рабства,

Полной жизнью заживет,—

Заживет не в грезах только,

Не в одних лишь небесах...

Песню новую о жизни

На земле, о лучших днях,

К красоте и правде чуткий,

Запоет тогда певец...

Из цветов моей могилы

Для него сплетут венец.

Перевод Л. Яффе

Устав от города, я удалился в горы...

Там встретили меня безмолвные просторы,

И тихо обняла чарующая ночь,

Седого Хаоса пленительная дочь,

Прекрасноликая, как в первый миг творенья,

Не оскверненная огнями освещенья.

Струится с высоты серебряный туман,

И каждая скала — недвижный великан;

Средь светозарной мглы — кривой изгиб долины;

Здесь тени от дерев ложатся четки, длинны;

Запутанный узор кустов и голых пней

Подобен письменам далеких стран и дней;

Молчит сосновый бор; как будто чуя вьюгу,

Огромные стволы испуганно друг к другу

Стараются тесней приблизиться, прильнуть;

Померк угрюмый лес, и трепетная жуть

Напала на дубы, и ветви их упали...

Я знаю: это ночь, рожденная вначале,

Там, в чаще, пленена, — и на ветвях висят

Клочки одежд ее, изодранных стократ.

И льется речь души, взволнованной глубоко;

Привет тебе, луна, всевидящее око!

Вам, горы и леса дремучие, привет!

Обломки хаоса, откуда создан свет,

Богатыри-друзья, пресыщенные днями,

Засовы Вечности задвинулись за вами!

Но ключ таинственный в груди у вас, как встарь,

Клокочет, жизнь лия на всю земную тварь.

Не иссякает ввек в могучем вашем лоне

Источник радостных и вешних благовоний.

Молю: даруйте мне божественную власть

Зажечь в своей душе пылающую страсть,

Чтоб я впитал в себя полынь вселенской муки,

Чтоб радость обняли тоскующие руки,

Чтоб опьянен я был вином кипящих сил,

Чтобы тайны всех богов в себе самом открыл,—

А в час, когда замрет в крови моей волненье,

Пусть я бестрепетно приму уничтоженье,

Чтоб в смене образов и дней я снова был

Лишь нить отдельная в руках бессмертных сил,—

В руках, что явно ткут на пряже сокровенной

Загадку вечную и темную вселенной.

В ущельях диких скал, где не видать дорог,

Томим сомненьями, брожу я одинок,

Как в мироздании бродячая комета:

Нас ослепив снопом сверкающего света,

Она уносится на много тысяч лет,

Оставив за собой потухший, темный след.

Перевод О. Румера

Луной очаровано, море

Колышется, словно во сне,

И шепчется ветер с листвою

В безмолвной ночной тишине.

"Приди ко мне, юноша, в горы,

В жилище мое среди скал, —

Таинственно шепчут чинары,

И месяц над рощею встал.

Ко мне!.. Ночь застыла и дремлет,

Пернатый умолкнул певец...

Приди! Мой отец в котловине

Пасет свое стадо овец.

Весной своей жизни свежа я,

Прекрасна, смугла и гибка,

Волной грудь встает молодая

И зубы белей молока...

То вспыхнут, то гаснут зарницы

Бездонных загадочных глаз...

Я пламя, я страсть огневая!..

Приди! День давно уж угас!.."

Перевод Л. Яффе

Сонет

Не миги сна в тебе, не миги в грезах сладких,

Природа, вижу я движенье, вечный бой! —

На снежных высях гор, в глубоких копях,в шатких

Песках пустынь, меж туч, несущихся гурьбой!

Когда душа скорбит, ум мучится в загадках,

И гибнет цвет надежд, как лилии зимой, —

На берег я иду, где волны в буйных схватках

Ревут и где, могуч, стоит утес седой.

И там мне стыдно волн, что, со скалами споря,