Михаил Ромм - Четыре птицы

И снова тем парком осенним

Мы, за руки взявшись, бредём,

Блуждаем в тропинок сплетенье,

Мечтая остаться вдвоём.

Но хитрые их повороты

Выводят нас к людям опять,

Как будто насмешливый кто-то

Никак нас не хочет понять.

Тепло – две расстегнутых куртки,

Соединенных внахлёст,

И сыплются жёлтые шкурки —

Засохшие листья берёз.

Шурша, как по своду палатки,

Вдоль складок скользнув, упадут.

В объятья томительно-сладких

Прозрачных осенних минут.

Жёлтые пушистые цветы

На пригорке солнечном в апреле.

Помню я, как улыбалась ты,

Помню, как глаза твои блестели.

Я был пьян той бешеной весной

В нашем общем головокруженье.

Тем, что стало для меня судьбой,

Для тебя – недолгим приключеньем.

Наша связь прервалась навсегда,

Да ещё хлестнула на прощанье.

Я ещё не понимал тогда:

Это дар – такое наказанье.

Обжигает сердце та же плеть,

Двадцать лет в душе весенний ветер.

Говорите – «Нет любви на свете»?

Я могу вас только пожалеть.

Скамейка кружилась от пары бокалов,

И было так сладко хотеть и не сметь,

И летнее небо над нами сплетало,

Из лучиков звёздных дрожащую сеть.

И сеть, нас запутав, соединила,

Прижала друг к другу, и руки сплелись.

И взгляд твой наполнился нежною силой,

Как будто смотрела вся звёздная высь.

С тех пор испытал я не много, а слишком

И бед и чудес, хоть в коробки пакуй.

Но всё же остался он – в памяти вспышкой —

Тот первый, единственный наш, поцелуй

У отеля пустынно и жутко,

Гаснут вывески мелких бистро,

Ждет своих пассажиров маршрутка,

У закрытого на ночь метро.

И маршрутке всё грезится яркий

Надоевший навязчивый сон,

Как помчится по тёмному парку,

Торопясь в твой далёкий район;

Как проедет дорогой знакомой

И уже через сорок минут

Остановится прямо у дома,

Где горит твоих окон уют.

Где сопит наша дочка в кроватке,

Одеяло во сне теребя,

И ты смотришь в окошко украдкой,

А твой муж обнимает тебя.

Сумерки, сумерки, сумерки,

Оранжевые фонари —

Свечи в декабрьском сумраке —

Вечное жженье внутри.

Встречи-воспоминания —

Тёмное, сладкое – «мы»,

Сдержанное обещание

В запахе новой зимы.

Счастье обетованное —

Не воплощено вдвоём.

Юность моя несказанная,

Горькое счастье моё.

Вы мне – о политике умные речи,

А голос Ваш нежен и сладок.

Хочу обнимать Ваши тонкие плечи,

Касаться руками лопаток.

Расставил силки я и сети,

Звериные принял повадки,

А Вы о серьёзном предмете:

О Риме эпохи упадка.

И что же? Мой друг, Оленёнок,

Ведь мне уж пятый десяток,

А Вы ещё просто ребенок,

И крылышки между лопаток!

Хрупкий женственный мальчик —

Девчонка с короткою стрижкой

Демонической грезой, растлевающей ум,

Этот ангел, что кажется глупой малышкой,

Не Лолита – скорбящая Улялум.

Это имя весны, что течёт между пальцев —

Недоступно-желанной и юной весны

В суете валентиновых зайцев,

Ускользающей в мёртвые сны.

Сны, где чахнет на окнах герань,

Где извёлся несчастный отец,

И Лолита – вульгарная дрянь,

Матерится и жрёт леденец.

Выпью пива из горлышка в тёмном дворе,

Где склонились поблекшие звезды.

И кому рассказать о моём сентябре?

Рано в морг, а любить уже поздно!

Седина в бороде, а под рёбрами бес,

И всё по фигу этому чёрту.

Вдруг посыплется счастье в ладони с небес,

Разрывая на вздохе аорту.

Так смеётся судьба. В паутине долгов,

В липких нитях вишу я, как муха.

Бросить всё и бежать? Не могу, не готов,

Не хватает присутствия духа.

Ведь не деньги, а жизнь – мой неслабый «должок»,

И на всех векселях – бескорыстье!

Мне оставлено небо, да пива глоток,

Да шуршащие осенью листья.

Наш роман длинною в поцелуй,

Влажный блеск миндалевидных глаз,

На стекле автобуса рисуй,

Эту тайну в профиль и анфас.

Где-то тихий ангел пролетел

В райский сад за окнами тюрьмы,

Когда близость душ на близость тел,

На мгновенье поменяли мы.

На мгновенье нам открылся сад,

И без вёсел в лодке по реке,

В вечности, не знающей преград

Закачались мы, рука в руке.

Ради просто шёпота о нас,

И пойди, теперь им растолкуй:

Длится он не здесь и не сейчас —

Наш роман длинною в поцелуй.

Сочиняю я сон, чтобы был он нестрашный,

Словно солнечный блик на воде,

Чтобы сосны вздымали могучие башни,

Чтобы ветер по-птичьи галдел.

Чтобы было светло и тепло, но не жарко,

Чтобы можно любить, а обидеть нельзя,

Чтобы быстро летела на волнах байдарка,

В бриллиантовых брызгах скользя.

Там опять на меня ты посмотришь влюблённо,

В том лесу без греха и стыда,

Но в реке моих снов берега из бетона

И в промышленных стоках вода.

В них свинец облаков озаряют пожары,

Где при тёмном биенье огня,

Вижу всплеск одного и того же кошмара:

Злой колдун сочиняет меня.

Нет, не сказать об этом, ни о том,

Как плоть моя становится собором,

Возносится в пространстве нежилом,

И строит своды – символы простора.

Громаден и во тьме неразличим,

Мой мир, воспринимаемый на ощупь,

В соединеньи душ, в дыханье общем,

Кометой в бесконечности летим.

Нет ни руки, ни тела, даже рта —

Сливаются распахнутые лица,

И вечность открывает нам врата,

И новая вселенная родится.

Когда Бог создавал человека разумного,

Потеряв свой божественный день,

Представлял ли себе он противного, шумного,

Его злобу, и алчность, и лень.

Представлял ли себе он наш род тараканий,

Становясь нам навечно Отцом,

Знал ли он, что дитя, щегольнув воспитаньем,

Рассмеётся папаше в лицо.

Ну конечно, Он знал, Он готовился к боли,

Всемогущий, всеведущий Бог.

Он на чудо надеялся, что ли?

Просто – был одинок.

Когда ты к небу поднимаешь взгляд,

Там, наверху, ты не увидишь Бога.