Гомер - Илиада

Легкий тростник загорелся, и кипер, и лотос цветущий, —
Все запылали растенья, вдоль берега росшие густо.
Угри и рыбы, объяты испугом, ныряли в пучины
Или сквозь светлые воды метались по всем направленьям,
Мучимы жгучим дыханьем Гефеста, кто мудростью славен.

Вскоре Поток запылал и взмолился и слово промолвил:
"Не устоять, о, Гефест, пред тобой никому из бессмертных.
Также и мне не сразиться с тобой и с огнем твоим ярым.
Кончим вражду. И пускай Ахиллес всех прогонит из Трои.
Что мне до распри людей и зачем мне за них заступаться?"

Молвил, охвачен огнем, и вскипели прозрачные воды.
Точно котел закипает, огнем понуждаемый сильным,
Полный топящимся жиром холеной свиньи ожиревшей;
Влага бежит через край и пылают сухие поленья:
Так и Скамандр объят был огнем, и вода клокотала.

Волны вперед не хотели струиться, а стали недвижно,
Изнемогая от пара, терзаемы силой Гефеста.
К Гере взмолился Поток и крылатое слово промолвил:
"Гера! Почто на меня одного среди сонма бессмертных
Сын твой обрушил свой гнев? Пред тобою я меньше виновен,

Чем остальные все боги, защитники войска троянцев.
Я, если ты повелишь, воздержаться согласен от битвы.
Пусть же уймется и он. Я поклясться готов пред тобою,
Что никогда от троянцев беды отвращать я не стану,
Если бы даже вся Троя зловещим огнем запылала,

Если бы пламя зажгли в ней бесстрашные дети ахеян".
Эту услышавши речь, белорукая Гера богиня
К милому сыну Гефесту со словом, спеша, обратилась:
"Сын многославный, уймись, о, Гефест, оттого что не должно
Бога бессмертного так беспощадно карать из-за смертных".

Молвила так. И Гефест погасил истребительный пламень.
В ложе вступила река и полились прозрачные воды.
Оба окончили битву, едва лишь Поток усмирился.
Гера, хоть гневаясь в сердце, конец положила их спору.
Тут среди прочих бессмертных возникла жестокая распря,

Ибо и чувства, и мысли к различному их побуждали
С криком сошлись они вместе. Сырая земля содрогнулась.
Небо вверху огласилось как будто рыканием трубным.
Сидя на выси Олимпа, Зевес их услышал, и сердце
В нем от веселья взыграло при виде, как боги схватились.

Были недолги их сборы. Воинственный щитокрушитель
Раньше других устремился Арей на Палладу Афину,
Медным копьем потрясая, и слово обидное молвил:
"Снова ты, псица, зачем возбуждаешь раздор средь бессмертных
Дерзости бурной полна, увлекаема сердцем надменным?

Или не помнишь, как сына Тидея тогда подстрекнула
Ранить меня и сама, захвативши копье боевое,
Против меня устремила и нежную кожу рассекла?
Только теперь ты, надеюсь, воздашь мне за зло, что свершила".
Так произнесши, богиню в бахромистый щит он ударил,

Крепкий: его сокрушить не могли б и перуны Зевеса.
Кровью покрытый Арей его тронул копьем заостренным.
И, отступивши, богиня схватила в могучую руку
Черный булыжник, большой, угловатый, лежавший в долине.
Встарь он людьми был положен, как знак межевой, среди поля.

В шею попала Афина и члены Арея сковала.
Падая, семь он покрыл десятин; зазвенели доспехи,
Кудри покрылись землей. Засмеялась Паллада Афина
И, похваляясь над павшим, крылатое молвила слово:
"О, неужели, безумец, доныне еще ты не ведал,

Сколь я сильнее тебя, если вздумал со мною тягаться?
Так, наконец, ты искупишь проклятие матери нашей,
В гневе несчетные беды зато на тебя накликавшей,
Что, позабыв аргивян, помогаешь надменным троянцам".
Молвив, богиня назад обратила блестящие очи.

За руку тою порою Арея, стонавшего тяжко,
Дочь Громовержца взяла Афродита. С трудом он очнулся.
Но белорукая Гера богиня, увидев обоих,
Тотчас Палладе Афине крылатое молвила слово:
"Непобедимое чадо Эгидодержавного Зевса!

Вон мужегубца Арея уводит бесстыдная псица
Через смятенье жестокого боя. Вступись поскорее!"
Молвила так. И Афина, ликуя душой, устремилась,
На Афродиту напала и тяжкой толкнула рукою
В грудь. Подогнулись колени и замерло сердце богини.

Оба, Арей с Афродитой легли на кормилицу землю.
И, похваляясь, Афина крылатое молвила слово:
"Если бы все остальные заступники войска троянцев,
В битве желая вредить меднопанцирным детям ахеян,
Были могучи и храбры, как ныне была Афродита,

В помощь к Арею придя, чтобы с гневом моим состязаться!
Скоро б тогда меж собой мы раздоры войны прекратили,
Скоро бы взяли оплот Илиона, построенный крепко".
Молвила так. Улыбнулась почтенная Гера богиня.
К Фебу меж тем обратился земли колебатель могучий:

"Что, Аполлон, мы стоим в стороне? Неприлично нам медлить,
Если другие затеяли бой. Да и было б позором
В медный Зевесов чертог на Олимп нам вернуться не бившись.
Так начинай же. Ты младший. А мне начинать непристойно,
Ибо я старше тебя по рожденью и больше изведал.

О, безрассудный, с забывчивым сердцем! Ужели не помнишь,
Сколько мы вынесли бедствий вокруг Илионской твердыни,
Мы лишь одни из бессмертных, тогда, по решению Зевса,
В Трою пришли, чтобы год прослужить за условную плату
Гордому Лаомедону, а он стал давать приказанья?

Я окружил крепкозданной стеною жилище троянцев,
Дивной работы, широкой, чтоб город их стал неприступен.
Ты же пасти был обязан тяжелых быков криворогих,
Там, на высотах лесистых богатой лощинами Иды.
Но по прошествии года, когда нам желанные Горы

День привели платежа, удержал он насильственно плату,
Лаомедон непреклонный, с угрозами нас отославши.
Ибо тебе он грозил, что, связавши и руки, и ноги,
В рабство продаст на одном из чужих островов отдаленных.
Нас же обоих пугал, что безжалостно уши обрежет.

Так от него, негодуя, отправились в путь мы обратный,
Сильно сердясь за награду, что он обещал, да не отдал.
Ныне народу его ты мирволишь, от нас отделившись,
И не желаешь, чтоб гордые сердцем погибли троянцы
Смертью позорной — они, их стыдливые жены и дети".

И, отвечая, сказал ему царь Аполлон Дальновержец:
"О, колебатель земли, ты бы счел меня верно безумным,
Если б я вздумал с тобой из-за смертнорожденных сражаться,
Из-за людей злополучных, похожих на слабые листья:
Ныне цветут они силой, питаясь плодами земными,