Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

А цветам это любо,
и, воздушно-легки,
как раскрытые губы,
чуть дрожат лепестки.

В твоих очах одна моя надежда,
и вся любовь в лучистых их морях.
И всё, чем жил, о чем я думал прежде, —
в твоих очах.

В их глубине краса души сияет.
Пока в крови пожар еще не стих,
моя любовь зарею полыхает
в очах твоих.

Пусть серебром снег волосы затронет,
на жизнь ложится тень осенних дней, —
целую узкие и нежные ладони,
смотрю в огонь негаснущих очей.

Я в них тону, как в том небесном море,
где звезды кружат хоровод лучей…
В моей душе всегда сияют зори
твоих очей.

Подходит вечер… Тихо, властно
он простирает тень свою.
Я над Донцом моим прекрасным
опять задумчиво стою.

Гляжу на дым, плывущий тучей
над незабвенной гладью вод.
Здорово, из руин встающий,
родной мой содовый завод!

О, как ты снился мне за далью,
как снились эти небеса!..
Здорово, мой герой, страдалец,
степей Донетчины краса!

Ты крылья вновь расправил смело,
чтоб жизнь, как сад, цвела кругом.
Сюда, сюда, сюда летела
душа сквозь орудийный гром.

Донец!.. Тебе я в дни тревоги
с любовью посылал привет,—
не раз мои босые ноги
в песке здесь оставляли след.

Ты вырастил меня поэтом,
отец мой светлый, мой Донбасс!
Здесь, в сквере заводском вот этом,
я слушал музыку не раз.

Здесь и росли мы, и любили,
здесь юность встретили свою,
здесь на поденщину ходили,
отсюда шли на фронт в строю.

Ласкай же взор, садов цветенье,
звени, простор знакомых вод!
Я в радостном воображенье
вновь возвращаюсь на завод.

Тебя люблю, титан желанный!
Пройдя сквозь грозы и бои,
работой залечил ты раны,
как песней звонкой я — свои.

Цветы колышутся в мечтанье,
и я гляжу, гляжу на них —
и снова вижу очертанья
донецких склонов меловых.

Там я бродил, цветы сбирая,
сбирал у шахты уголек
еще мальцом. Трава степная
там пахнет так же, в тот же срок.

Завод знакомый на пригорке,
гудок сквозь черный дым кричит,
и мимо проходной конторки
толпа друзей моих спешит.

В поселок, за горой покатой,
от сердца струны к ним бегут…
Там с белым узелком когда-то
и я спешил сквозь дым и гуд.

Я помню ночи голубые,
и небо в солнечном огне,
и цех гремящий, где впервые
смуглянка улыбнулась мне,

и как я шел под грохот грома,
рассвет встречая огневой,
и как порог родного дома
переступил, окончив бой…

Летите, думы, светлым роем
туда, за синеву озер,
где сквер за школой заводскою
из веток сплел сквозной шатер,

где солнца блеск упал на травы,
как будто что-то ищет он…
Но где взор девушки кудрявой,
где мальвы, где гитары звон?

Лазурь в огне, реки блистанье…
О, как хочу увидеть их —
и синь волны, и очертанья
донецких склонов меловых!

Встрепенется чутко
песня — и туда,
где течет Бахмутки
мутная вода,

и тропою звонкой
мчится вдоль садов
в степь, где я мальчонкой
пас чужих коров.

Тучи золотые
в тихом свете дня.
Ноженьки босые,
колкая стерня.

На стерне той голой
я стоял вдали,
а ребята в школу,
в Звановку прошли.

Шли порой осенней
дети в первый класс.
Денег на ученье
не было у нас.

Капал дождик тонкий.
Брел я налегке,
в мамкиной кофтенке,
с посошком в руке.

Долго так с тоскою
я глядел на шлях.
Ветер надо мною
плакал в проводах.

Капле на просторе
сам я был под стать…
С батькой стал я вскоре
по складам читать.

Поступил я в школу.
Позже — на завод.
Даль в дыму, тяжелый
блеск донецких вод.

Озаренный светом
боевых тревог,
стал давно поэтом
малый паренек…

…Встрепенется чутко
песня — и туда,
где течет Бахмутки
мутная вода,

и тропою звонкой
мчится вдоль садов
в степь, где я мальчонкой
пас чужих коров…

О дней моих весна, тебя я в песни кличу,
и ты идешь ко мне, свободна и легка,
с донецких берегов… В заре твое обличье,
и на челе моем лежит твоя рука…

Прозрачна и ясна, и сквозь нее видны мне
бескрайние поля, пожары за рекой,
и слышу пушек гром. На терриконов
дымы иду в шинели я, вихрастый, молодой.

Подсумок на ремне, винтовка, бинт на горле,
обмотки на ногах все в глине и в крови…
Иду, иду… Ко мне, как будто бы из горна…
То молодость моя, былые дни мои…

Вот я прощаюсь с ней, она навек чужая…
в далеком Бахмуте… Окончились бои.
Вот я иду в слезах, пути не разбирая…
То молодость моя, былые дни мои…

Вот Харьков шумный… Я уже поэт известный.
Еще рабфаковец, а уж читают им,
студентам, обо мне… О, дней далеких песни,
о, дни, когда я был бездумно молодым!

Я с девушкой иду, и в розовые губы
ее целую я на улице при всех,
везде ручьи звенят так весело и любо,
и юный смех звучит, наш беззаботный смех.

Неужто уж рассвет? Как быстро ночь промчалась!
Я в зеркало смотрю… Уже седею я.
И все-таки за всё, что в сердце отсияло,
благодарю тебя, о молодость моя!

Я пришел к тебе, матушка наша,
Третья Рота, родная моя,
чтобы петь о тебе еще краше,
чем когда-то я пел про тебя.

Про Донец и цветущее поле
в бирюзовом разгоне путей,
про завод и родное приволье,
про героев — твоих сыновей.

Не забыть нам о юности хмурой,
звон оков и в крови краснотал…
И на шахте парторга Сосюру,
брата милого, я целовал.

Милый Януш!.. Я видел: седины,
слезы-росы катились по ним…
Вспомнил ты, как из мрака-руины
мы с боями шли к дням золотым.

Шестопалов… Когда-то мы «в перья»
наиграться с тобой не могли…
Инженерами жизни теперь мы
со страной вместе к счастью пришли.