Ринат Валиуллин - Варварство

Что же вы раньше мне не сказали,
что вы замужем?
Моего красноречия губища алые,
поди, надоели вам уже.

Нет у меня никаких принципов,
только вам же после мучиться,
надевать на себя дом, словно гостиницу,
с лицом провинившейся ученицы.

Учить новую роль в старом спектакле,
вознося его режиссуру.
Чтобы чувства ещё сильнее плакали,
не ломайте себе жизнь,
не будьте дурой.

Слух словами избалован,
руки кожей,
красотой глаза.
Вы поделитесь частью от малого,
скрывая ожоги,
опытом бледненьким
страсть держа.

Вы на диване духовке,
булочка булочкой кондитерской,
был бы острее язык,
наглостью слюну свою вытер бы.
Пусть поражение отзывается дольше эхом,
чем любая победа.
Я, свинченный из мышц и меха,
хищнее всякого людоеда.

Вам нужен мой взгляд – держите,
для красоты не жалко.
Я знаю, что не интересую,
но вам-то он необходим,
хотя таких уже свалка.

Днём и ночью ищете подтверждения
собственной красоты
в отражении лиц, зеркал, слов.
Таланты без поклонников навязчивы и пусты.

Вы никогда не сможете меня бросить?
Как небо эту звезду безжалостно,
даже если возникнут вопросы,
от которых ревность сжималась бы?

Не ревнивы?
Мало кому удаётся это в себе признать.
А если я дам вам повод?
И взгляд
зависнет на молчании сиротливо,
как эта луна.
Не страхуюсь, просто хотела узнать вас лучше,
хотя бы как знаю себя.
Правы, в человечишке много чуши,
но ведь роды её – любя.

Как первый признак влюблённости,
как первый поцелуй, если хотите.
Много ли вы помните первых поцелуев?
Мужская память к датам подобным так
снисходительна.
Вот губы, запишите! Час тридцать, первое июля.

Вы построили стену моей безопасности
из нежности,
и подолы её халатности
тканью выстелились небрежно
в недостатки вас и меня,
превращаясь нелепо в достоинства
до…
Случавшееся – х…,
анатомии книга толстая.

Демон, кистью костлявых рук
миловали меня, как глину,
ваш портрет моему зрачку
разрисовывали и лепили.

Лепили речь,
я ни слова не понимала.
Чтобы вам, как себе, не перечить,
уносимая в спальню из зала.

Разлюбите, я не боюсь,
бросьте, если это повод,
зла пословицу мне на бюст
или только слово.

Выскажитесь громко не губами, а глоткой.
Я вас достала… Как книгу из шкафа
или стакан с потеплевшей водкой,
укутавшей альвеолы шарфом.

Если вы не скажете,
то это сделаю я
со всей наглостью ласки.
Нет, не были лажей те
ночи, пока дни не стали адскими.

Опустошён целый дом,
банк ограблен. Глаголом разлюбить.
Срезаны все замки.
Преступление совершено вдвоём
или только одним?

Или только один подкрался ночью.
«Я больше тебя не люблю», – прошептал
в ухо, как в скважину замочную.
Ртутью холода капнул на сердце металл.

Не любишь? Да кто тебе дал право,
здесь выбираю я.
Пока на противоядие не найду отрывы
и не поверю, что действительно слаба.

Собирайтесь, едем на юг, первой
вам место в оркестре – скрипке,
чтобы сыграли ноктюрн морской,
если не на нервах,
то хотя бы инстинктах.

На противне разгорячённом песка
на грудь и попку
сбежится публика,
будет облизываться,
глазами флиртуя.
Нет ценности там, где цена высока,
но девушка куплена
моими поцелуями.

Инстинкты, сколько пальцы не отрубай,
не поддаются тренировке,
и разум никогда не скажет: «Я люблю»,
сколько не занеживай кнопку.
Не опускайтесь, вместе с уголками рта,
не супьте, не борщи́те бровки.
Я по натуре не кошак, не кот-баюн.
Бесчувственность, как море,
на сушняк там выплеснем.

На диване предложений вам со мною неудобно?
Надо его разложить,
а после и мы разложимся,
как в объятиях гроба,
когда всё уже надоест —
даже жить.

Ложитесь сегодня, у меня покрывало мыслей,
укрою словами самые интимные места,
они от нас независимы,
как от разговоров перезревающие уста.

Для рук ли, для глаз прелестные формы,
для пошлости ли откровенность.
Любовное разбивает штормом
метафоры отколовшейся бедность.

Открывая твоей плоти новые острова
и чувствуя себя алчным Колумбом —
красота ослепляет – захлопнулись ночью глаза.
Я падаю духом в клумбу.

– Что же дальше ждёт эти отношения
с глазами и небом ультрамарина?
Вы оставили мне клеймо на шее,
как на любимой скотине.

– Не верите в моё признание,
даже когда грустите,
разглядывая в зеркало свои предплечия.
Дайте мне очиститель,
и оно станет чистосердечным.

– Недосказанное на языке волосом
дрожь барабанит сомнением снова и снова.
Смогу ли я стать вашим, если не голосом,
то хотя бы словом?

– Отчитайте меня чем-нибудь вслух
из личного или Маяковского.
Вермут вашего тембра сух,
раздавивший не одно плотское.

– Стихи, вам не кажется
это слишком банальным
для большей любви?
Хорошо, я сломаю своё представление,
как мог бы стройность вашей ноги,
чтобы вы никуда не ушли в истерике.

– Может тогда позвоночник
и я, вечная наложница рядом,
ваша фантазия, как звоночек,
а надо ли оно мне?..
– Надо.

Чем мой голос провинился
перед вашим вкусом?
Разве мало я твердил любовные мерзости
над чашечкой кофе и капризного уха,
разрумяненный выжимкой из бледности?

Разве не мы предпочли патологию норме,
возбуждаясь и возбуждая
желание, под луной оформленное,
не найдя в нём щедрости – оно всегда жадное.

Ибо два незнакомых человека
становятся друг другу ближе,
чем нижнее бельё,
ближе, чем счастье, или аптека
для головы больной.

Не умел я это делать, но соскучился,
удобряя город сосуществованием,
вывалился неприметной кучкой
из жвачки невыплевываемой переживаний.

Нет любви – выпью пива.
Распотрошу её в образе воблы.
Жидкость, смотрящая на меня
замужней женщиной игриво.
Не было бы мужа, слопала бы.

Не играйте с мужчинами в настольные игры.
Глаза – не фишки.
В вашей скуке любви на икринки,
развлечения на икры,
заигрывают женщины и мальчишки.