Ринат Валиуллин - Варварство

Безумный Питер, интеллектуал,
не думай! Наслаждайся славой.
Всё то, чего в тебе не наблюдал,
на берегах обветренных представил?

Не плачь, зима, уходить всегда трудно.
Облезлые берега петляют по небу мутному,
и люди, похоже, туда по водным спешат тропинкам,
в разорванные снега, ныряя с опаской ботинком,
как в рыхлые облака.
Мокрые волосы леса причёсаны и блестят.
Чтобы познать неизвестное,
надо ускорить шаг.
Чтобы создать весну,
надо немногим больше:
старую сбросить листву
с плеч или с подошвы.

Вдыхает взгляд туманный парк,
как лес безбрежный.
Я то и дело невпопад
с любовью прежней.
Звоню, бессмысленно стучусь
кардиакально.
Скорее, это только грусть
и взор хрустальный.

Что положить на полку снов
не поднималась
рука, и в образе врагов
любви усталость.
Не достучаться до небес,
день не приёмный.
Ты по соседству где-то здесь,
дома лишь город.

Никто не бегал за другим,
пешком отчасти
в наручниках родной руки
в потёмках шастали.
Я был один, и ты одна,
так и расстались,
не выросли из чувств дома
тоске на зависть.

Я вспоминаю ту постель,
метель желаний,
скрип снега сорванных петель
и расстояний.
Когда нас холод не томил,
он был послушен,
владение всего лишь пыл,
что смыло душем.

Когда касание мольба
руки над кожей,
и рассыпалось на слова
колье из дрожи.
Всё идеально сверху вниз,
в клубок извилин
любовью пьяною сплелись
и так и жили.

Сегодня я почти один,
и ты почти
одна, среди моих картин,
среди причин,
спасибо грянет, как прощай,
как добрый вечер,
что ты случилась горяча
в тумане млечном.

Расстёгнута ширинка облаков,
а её всё нет, весны.
Сосульками тянулось ожидание крыш,
вкус кислорода от коррозии снегов уныло отдавал
мясным.
Ты спишь ещё под нежностью, малыш.
Я охраняю сон, то взглядом, то рукой
ваяя образ.
Часы стекали по стене за плинтус,
усердно наполняя там украденную жизни полость,
знак настоящего из плюса превращая в минус.
Богиня спит… Просила не будить.
Всем ликом
пусть греет её веки тишь.
Меня проснуться раньше честь постигла.
Ты оторвись ещё под нежностью, малыш.

Полюби себя сам,
даже если противно.
В небесах отстирают ливни.

Полюби себя сам,
даже если другая
держит руками.

Полюби себя сам,
прежде чем кого-то ещё,
горячо.

Полюби себя сам,
даже если не можешь,
глядя на рожу.

Полюби себя сам,
прежде чем разлюбить
эту жизнь.

Полюби себя сам,
прежде чем Бога.
Он простит, он не строгий.

Полюби себя сам
так, как любишь терпеть.
Жизнь опять коротка, не короче, чем смерть.

Под микроскопом я плацентой,
надев инфузорные туфельки,
отпадно выгляжу стопроцентно,
ах, задохнётся глупенький.

Здесь моя в старость вошедшая
молодость ценна металлом,
мажу, и крашу, и вешаю,
дырок в природе так мало.

Вечер… На привязи кавалер,
вязкая, вязкая свадьба.
Ночь… Нет, не свадьба, всего адюльтер
Век… Вот возлюбленной стать бы.

Укуси, если злишься,
поцелуй, если любишь.
Необдуманность – мышцы.
Неосознанность – губы.

Если слабый – умри,
если сильный – не бойся.
Недосказанность – крик,
недоразвитость – подлость.

На коленях – молись,
торжествуй, если лёг.
Проявление – слизь,
покорение – стёб.

Если рад – заводи,
грустен – не распыляй.
Там, где много слезы,
слишком мало тебя.

Воин смотрит на грудь,
ноги – только предлог.
Просветление – путь,
достижение – пот.

Откровение – глаза,
отчуждение – взор.
Отрицательный знак,
минус – это укол.

Вечность спрятана в лёд,
жор лишением в торс.
Изречение – рот,
Вдохновение – нос.

От размера зрачка
кругозор не зависит.
Красота – от ума,
а казалось, что свыше.

Хреново,
что опять весна,
а я не готов.
В голове старая мебель,
загородив восход.

Сопливо,
что под ногами,
выцеливая шаг,
скелет волок килограммы
туда, где красиво и так.

Обрыдло
солнце счастливое,
люди подхалимно за ним,
выбросив похотливо
мясо в разрезы витрин.

Чудесно,
и пары, и особи.
Программа весенних игр,
где цель, в ожидании способа
добычи, открыла тир.

Я не настолько скуп душой,
чтоб выспаться случайно с кем-то.
Прищучив мысль остатком сигареты,
позволил размечтаться:
– Не, не нужны хвостатые кометы,
однако… Быт хоть свят,
но тоже пахнет блудом.

Я часто видел то, что не хотел бы.
Я часто так, как не хотела ты.
В цветах, что часть опухшего, но стебля —
влияние распущенной среды.

Худое тело, толстая душа,
здесь не с кем выпить,
нечем закусить.
Движение – всё то, что не спеша.
Забвение – когда уже зарыт.

Мне нечего сказать,
воспитан слушать
в уединении, но с силой в духе.
Топчусь по небу в располневших лужах,
в ад или в рай попал, зависело от туфель.

Всё идеально для смерти,
для жизни всё отвратительно,
как и её попустительство
через обилие отверстий,
как и её разрушение
до одухотворения.
Ищут мужчина и женщина
в сладости горечь трения.

Чье-то отсутствие – смерть,
чье-то наличие – жизнь.
Мне не уцелеть,
как и не родить.

Мне не заболеть,
как и не излечиться.
Жизнь до неё – больница.
Как идеальна смерть.

Я, одухотворённый
и брошенный волной на берег,
под тополем или под клёном
разумным существом и зверем
лежал и обнимал барашки
плывущих в небе облаков,
и мысли – вредные букашки,
меня оставили без снов.
Я, олицетворённый
и состоявшийся как личность,
вдыхал поляны дух ядрёный.
Спокойствие так непривычно,
глубокое, как взгляд любимой,
непониманием согретый,
насколько это допустимо
под деревом на поле летом.

О, как губителен избыток слов,
оральное клокочет радио.
На эшафот слепую бестолочь голов
корысти затолкало ради… Но