Лев Сорокин - Рябиновые зори

Луч сверкнул
Серебряною леской,
Может, клюнет окунь
Или сом?
Но заухал филин в перелеске,
И заржала лошадь за леском.

Ветерок метнулся,
Как незрячий,
Прямо в пламя
Яркого костра.
Мальчик-месяц,
И меня рыбачить
Ты возьми с собою до утра.

Ухни, филин,
Так, чтоб елки-палки
Покачнулись
В загустевшей мгле.
Разбуди заезжую русалку,
Чтобы в страхе бросилась ко мне.

Модные русалки городские
Непривычны к шорохам лесным.
Там, где волны катятся тугие,
Молча мы с русалкой посидим.

Может, мне вовек
Не будет лучше, —
Звездный свет
Прохладен и колюч…
Мальчик-месяц
Сел на лодку-тучу
И забросил в речку
Лунный луч.

Щедры таежные кукушки!
Ну как ты им не будешь рад,
Когда узнаешь на опушке,
Что жить еще —
Лет пятьдесят.

И не поверишь,
Да приятно:
Длиннее — день,
Короче — путь.
И на поляне предзакатной
Уже не сможем мы заснуть.

А соберемся возле песни,
И к нам придвинется гора,
И мы в глазах своих ровесниц
Увидим искорки костра.

С луны серебряные стружки
Рассыплет ветер по волнам.

А утром встретят нас кукушки
И насулят бессмертье нам.

Опять я повстречал врача лесного:
Проклюнув снеговую тишину,
Простукивает дятел.
Как больного,
Надломленную
Тонкую
Сосну.

А сколько сосен он уже простукал,
А сколько сосен он за сутки спас!
И корабельный бор его,
Как друга,
Приветствует на зорьке
Каждый раз.

И ветки перед вечером морозным
Цепляются за солнечную нить:
Так солнышко удерживают сосны,
Чтобы подольше дятлу посветить.

Ах, эти пасеки в тайге,
Пчелиные аэродромы…
Застыли кедры вдалеке,
Не в силах сбросить знойной дремы.

Струится солнце,
Словно мед
Из золотистых сот сочится.
А там,
  где ходит пчеловод,
Кричит рассерженная птица.

И тонкий звон,
И тихий хруст
Плывут то слева,
А то справа.
Таежный воздух свеж и густ,
Настоян он на диких травах.

А неречистый пчеловод,
Идущий к ульям без опаски,
Спешит собрать для нас не мед,
А звуки,
Запахи
И краски.

Нынче осень грибами богата,
И опять на поляне грибной
Возле пня хороводят опята
Под мелодию песни лесной.

Прямо с пня
Дирижирует птица,
Машет правым и левым крылом,
На рябине остатки зарницы
Чуть колышутся под ветерком.

Все знакомо мне
И незнакомо —
Те же краски, что в прошлом году,
Только вот у речного излома
Я тропинки уже не найду.

Ну куда же она подевалась?
Почему же травой заросла?
Неужель никого не осталось
В избах старенького села?

Да и мы перед ней виноваты:
Всё поры ожидали грибной.
И опять хороводят опята
Возле бывшей тропинки лесной.

Садоводы едут
И дачники
И судачат о нас, —
Хоть плач! —
Говорят,
  что мы неудачники,
Не имеем садов и дач.

И владельцы машин презрительно
На владельцев глядят седин:
«Жизнь прожили,
  но удивительно:
Не имеют своих машин!»

Но плевать нам!..
И карта местная
Нас ведет на ручей лесной,
И палатка моя двухместная
Гордо горбится за спиной.

Чем не дача?
  Да переносная!
Я поставить ее смогу
Нынче около
Луга росного,
Завтра — где-нибудь
На берегу.

Ну а ягоды
Не у частника —
В стороне я беру грибной,
Я владею в лесу
Участками
С вами,
С ними,
Со всей страной.

И за каждый я куст поломанный
Беспощадно спрошу с людей.
…Утро хлынуло
Птичьим гомоном
На поющий ручной ручей.

У дорог поотстали дачники:
Не пройдут «Жигули» тропой…
И для нас они неудачники,
Как для дачников —
Мы с тобой.

Как жизнь щедра!
Но щедрость эту
Мы не используем порой.
Опять ромашковое лето
Без нас созрело за рекой.

Опять заречная тропинка
Травой колючей поросла.
Опять знакомая осинка
Меня напрасно прождала.

Мне утро,
Радугу рисуя,
Махнуло кистью дождевой.
Но заблудился не в лесу я,
В толпе шумливой, городской.

Окно зашторив от рассвета,
Смотрю я черно-белый сон.
А где-то рядом зреет лето,
Плывет кузнечиковый звон.

Сквозь шторы
Зари полоски
Врезаются в спящий дом.
Поет соловей в Свердловске,
Поет под твоим окном.
Замолкли другие птицы
В предутренней тишине.
Ты думаешь:
Песня снится
В цветном
Озвученном сне?
Сидит соловей на ветках
Повыше соседних птах.
Гостят соловьи так редко
В промышленных городах.
Но дымной облачной давке
Не скрыть зоревых лучей.
Опять
  по моей заявке
Поет тебе соловей.

Спорхнул соловей с березки,
Видать, торопят дела…

Нам пел соловей в Свердловске,
А ты его проспала.

Вот опять винты вертолетные
Поднимают вокруг пургу.
Небо ясное,
Небо летное,
И остаться я не могу.
Сотни раз вылетал я «Анами»,
Поднимался в «Илах» и «Ту».
Был изрыт неземными ямами
Путь в морозную высоту.
Но хожу до седин в мечтателях,
Что сулятся достать звезду.
Словно летчики-испытатели,
Я испытываю судьбу.
И гудят сильней расстояния,
И бежит болотная гладь.
Не писал я тебе завещание,
Просто нечего завещать,
Кроме хмурой тайги немереной
Да нетающей высоты.
Но другого меня, уверен я,
Полюбить не смогла бы ты…
И опять винты вертолетные
Поднимают вокруг пургу.
Небо ясное,
Небо летное,
И остаться я не могу.

Стрелки лезут
  упрямо
  за полночь,
Но всю ночь
  по заре мы плывем.
Заполярные летние волны
Золотым отлипают огнем.

Тот огонь под винтами клокочет,
Обожжешься —
Лишь брызги задень.
Ах, вы, белые, белые ночи,
Превращенные в солнечный день!

И запомнить мне хочется это,
Чтоб навечно остались со мной —
День
  длиною в полярное лето,
Ночь
  в полярную зиму длиной.
Не забыл я о Севере прежнем,
Что в метель пеленал
Глыбы скал.
Даже Север становится нежным.
Где ж я нежность свою растерял?

Как вы трепетны, светлые краски!
Если б только ты рядом была,
То слова в себе,
Полные ласки,
Ночью солнечной
Сразу нашла!