Лев Сорокин - Рябиновые зори

Я ждал звонка… Температура сорок…
Я умирал,
Но ждал еще звонка.
Пускай тебя не отпускает город,
Скажи мне что-нибудь издалека!
Я ждал звонка.

А если позвонишь ты на закате?
Как медленно темнели облака…
Я знал,
  что телефон твой —
  у кровати,
Привстанешь —
  и дотянется рука.
Я ждал звонка.

Часы в ночи стучали громче грома,
Тащилась посекундная тоска.
А может быть, тебя и нету дома?
Я ждал звонка.

Зарю зажгли пылающие клены,
В окно ворвался огненный поток,
И день начался звоном телефона!..
И я до трубки дотянуться смог!

На мостовой снежинки кружат,
И ветер вертится волчком.
Но вдруг
  на снег,
  на лед,
  на стужу
Скатился с тучи
  гулкий гром.

Рванулась молния сквозь ветер.
Наверно,
  в туче февраля
Ее,
  как будто бы в конверте,
Прислала южная земля.

И белым ливнем снегопада
Закрыло черные леса.
Разубеждать меня не надо:
Еще бывают чудеса!

Ты давно и бессменно
  стоишь на посту
У окраины
  мира квартального.
И к тебе я несу
  и беду, и мечту —
Телефона-то нет персонального.
Словно плащ,
  твой прозрачный
  стеклянный наряд,
Но ты все-таки грустен моментами.
Телефон-автомат,
Телефон-автомат,
Ты набит
Не одними монетами.
Парень шепчет:
— Родная,
Прошу я,
Прости!
Зацвела на плотинке акация,
Через час
  самолет на Иркутск улетит,
Неужели нельзя повстречаться нам?

Кто-то камнем роняет рокочущий мат,
Кто-то плачет,
Сморкается,
Кается.
Телефон-автомат,
Телефон-автомат,
Ты железный,
Тебя не стесняются.

И порой отвечаешь ты мне невпопад,
Не с того ли ты грустен моментами,
Что все бури в тебе,
Как в копилке,
Лежат,
А потом выпадают монетами?

Я смотрю
  на тусклые седины,
Я читаю
  горькие морщины…
Это не морщины,
  а года —
Те,
  что не проходят без следа.
Думаю,
  а сколько же седин
За последний год
  прибавил сын?

Ставишь ты на стол отряды чашек
И сидишь,
  салфетку теребя.
Нет меня…
В Москве бываю чаще,
Чем за три квартала у тебя.

А к тебе — трамвай идет —
  не поезд.
Но весь день собраться не могу,
К вечеру,
  немного успокоясь,
Я решаю:
  «Завтра забегу!
Это близко,
  я всегда успею!»
Но назавтра
  в круговерти дел
Все от той же мысли цепенею,
Что опять к тебе я не успел!

Бабушка Варвара,
Где твоя могила?
Все трава покрыла.
Как я виноват.
Ты меня поила,
Ты меня кормила,
За руку водила
В дальний детский сад.
Бабушка Варвара!
Мы не понимали,
Как тебе бывало
По ночам невмочь!
Не спала в печали:
Где-то на Урале
Одиноко старилась
Старшенькая дочь!

А вторую доченьку
Молния убила, —
Что за наказанье
Налетело вдруг?
Ну а тут, у сына,
Как не любо-мило.
Гордая невестка
Да и неслух внук!
Сам-то сын нервишки
Измотал изрядно,
Как с войны гражданской
Возвернулся в дом,
Все ему невкусно,
Все ему неладно,
По столу порою
Грохнет кулаком!

Сын второй — болезный —
Из-под Пешта пишет,
Третий год воюет —
Старший политрук!..
Бабушка Варвара
Слушала, как мыши
Вход прогрызть пытались
В кованый сундук.

Тот сундук с вещами,
С ними спозаранку
Походить базаром,
Не жалея ног,—
Может, спекулянтка
Даст хоть полбуханки
За пуховый серый,
Стираный платок.

Бабушка Варвара!
Ты мне отдавала
Свой последний тонкий
Крохотный кусок:
«Иждивенцам хлеба
Отпускают мало,
Я останусь дома,
Внуку — на урок!»

Бабушка Варвара!
Как несправедливо
Числиться ты стала
Иждивенкой вдруг.
Ты всю жизнь пахала,
Ты детей рожала
И не покладала
Почерневших рук.

Стряпала и шила,
Тяжести носила,
Не жалела силы, —
Нянчила внучат!..
Бабушка Варвара!
Где твоя могила?
Все трава покрыла,
Как я виноват!

Живите, люди, откровенней.
Зачем же лгать самим себе,
Когда под тяжестью сомнений
Вдруг все ломается в судьбе?

Равно молчание измене,
Когда молчать нельзя порой.
Живите, люди, откровенней,
Ведь откровенность —
Это бой.

В кругу друзей о возрасте не помнят,
Сорокалетних Галками зовут.
И в тесноте малометражных комнат
Студенческие песенки поют.
Ах, «Бригантина»,
Наша «Бригантина»,
Ты много лет
Плывешь за нами вслед.
И нам плевать,
Что мы давно в сединах
И что в помине флибустьеров нет.

Бывает:
  гости дочки или сына
Затянут ту же песню иногда.
И мы заметим, как сгибают спину
Нелегким грузом времени года.

Как жаль, не все выдерживают, если
Стучат по сердцу молотом забот.
И рядом падал, падал мой ровесник.
А завтра снова кто-то упадет.

Но разве мы расчетливее будем?
Нам надо драться —
  драться мы пойдем!
Но снова мы о возрасте забудем,
Когда сойдемся вместе за столом.
Ах, «Бригантина»,
Наша «Бригантина»,
Ты столько лет
Плывешь за нами вслед!
И нам плевать,
Что мы давно в сединах
И что в помине флибустьеров нет.

А я совсем не верю в сказку,
Что в сорок —
  все перекипит.
И в сорок лет
  бросает в краску,
И разъедает кожу стыд.
И в сорок лет,
  как будто мальчик,
О той тоскуешь по ночам,
Что без тебя на взгорье плачет,
Рассыпав ветры по плечам.

И в сорок лет приходит трепет,
Когда в пылающий восход
С крутой волны взмывает лебедь
И за собой
  тебя зовет.
И вслед —
  несут стальные птицы,
Мотая дали на винты.
И сердцу надо б возвратиться,
Но сердце просит высоты!

По двору ходит дурочка,
В руках у дурочки
Дудочка,
Воткнет ее в землю,
Сидит:
— А вдруг земля задудит?
Лицо у дурочки круглое
И вечно раскрытый рот.
Мальчишки кричат ей:
— Пугало!
Мальчишки такой народ.
Другие всегда с подружками,
Но кто подружится с ней?
Уводят мамы испуганно
Подальше своих детей.
Она подбегает — тонкая,
А я опускаю взгляд,
Как будто перед девчонкою
В чем-нибудь виноват.
Как будто я был тем доктором,
Который не смог спасти
Эту, с губами мокрыми,
Девочку лет шести.
По двору ходит дурочка,
Сердитый у дурочки вид,—
В руках у дурочки дудочка,
А дудочка — не дудит!