Лев Сорокин - Рябиновые зори

А дождь смолкает,
И не гнется дым,
По всем приметам —
Утру быть погожим.

Когда смотрю на ранние седины,
То вижу,
  как в преддверии зимы
Снега ложатся раньше
  на вершины,
Потом уже
  на взгорья
  и холмы.

Зори блещут в орденских лучах,
Солнышками
Светятся
Медали.
Нет, нельзя,
Чтоб в письменных столах
Свет Победы на год запирали.

Не для личной славы вам страна
Выдала награды не жалея:
Доставайте чаще ордена,
Мир от них становится светлее.

Вон Смольный!
Словно друга я увидел!
Я говорить могу с ним без конца.
Порою годы,
А порой обиды
Разоружить пытаются сердца.

Но сердце бьет их,
Бьет, не успокоясь,
Ударом отвечает на удар,
Пока
Красногвардейцем
Смотрит Совесть,
Пока Октябрь наш —
В сердце —
Комиссар!

Берегите громкие слова!
Их народ вынашивал веками,
И у них особые права —
Над землей
  гудеть колоколами!

Как знамена,
  громкие слова
Расчехляла Русь,
Готовясь к бою,
Если позади тебя —
Москва,
А враги стоят
Перед тобою!

Поле, что засевалось войною,
Тридцать лет распахать не могли:
Под нависшей густой тишиною
Мины взрывами
  не проросли!
Обходили его стороною,
Горевали над гиблой землей.

…Над упрятанной в Землю Войною
наклонился минер молодой.

Как обидно, обидно погибнуть,
В мирный день помогая селу.
В дни войны, может, делали мину
Материнские руки в тылу?
Только надо над смертью нагнуться,
Отвинтить от запала Войну,
А потом —
С головой окунуться
И зарыться в степную весну!

Ах, Солдатское поле!
Пожалуй,
Не назвать это поле точней!
Вышла девочка —
  с яблоком алым,
Нежно светится небо над ней.
И пришла золотисто пшеница
На Солдатское поле сейчас,
Чтобы в пояс
  не раз
  поклониться
Тем, кто землю для радости спас.

Нет, наверно, счастливее доли —
Для живущих сегодня людей:
Чтоб всю землю
  в спасенное поле
Превратить нам при жизни своей.

Мадонны с тонкими чертами,
Христос, распятый на крестах,
Глядят печальными глазами
На асфальтированный шлях.
Колосья клонятся густые,
Как богомольцы, к их ногам:
«Не пропустите, о святые,
Беды к окрепнувшим домам!»
Но было: самоходки били,
Ломали спины у дорог.
И против танков был бессилен
Растиражированный бог.
Недаром чаще, чем святые,
За всеми селами подряд
Простые парни из России
В гранит одетые стоят.
Они пришли —
  замолкли пушки,
Они прошли —
  пожар приник.
И вижу: польские старушки
Украдкой молятся на них.
Хлеба колышутся густые,
И вдоль дорог шумят сады.
Не боги —
Парни из России
Их прикрывают от беды.

Скажи,
  мы приникать не стали
К могильным холмикам солдат?
И к танкам, что на пьедестале
Сейчас безмолвные стоят?
А танки в сполохах рассвета
Опять последний видят бой,
И вновь качается планета
В прищуре щели смотровой.
И танки плавятся в зарницах,
И в реки рушатся мосты,
И на броню летят в столицах
Вслед за осколками
Цветы.
Потом
Машины умолкают
На пьедесталах навсегда.
И там они напоминают
Отгромыхавшие года.
И у махин из русской стали
Качают женщины ребят…
Скажи,
  мы забывать не стали,
Что танки не отгрохотали,
Что где-то
  новые
  гремят?

Там, где над Мамаевым курганом
Мать-Отчизна высится с мечом,
Я столкнулся с шустрым мальчуганом,
Что по камню вел
Карандашом.

Девочки из города Ростова,
Парни из сибирских городов,
Стихнув от старания большого,
Пьедестал покрыли
Вязью слов.

Как мне стало горько и обидно,
И своим не верил я глазам,
И хотелось крикнуть:
«Вам не стыдно!» —
И ударить с ходу по рукам.

Только зря, не разобравшись, судим!
Прочитал, что пишут, —
В горле ком:
«Никогда героев не забудем!»,
«Никогда солдат не подведем!»,
«Вам за детство мирное спасибо!»
И теперь я думал об одном,
Чтобы на огромной светлой глыбе
Этих слов не смыло бы дождем!

Все, что молодые здесь писали,
Я бы яркой краскою обвел!
Книгу бы из мрамора и стали
Для таких бы записей
  завел!
«Не забудем!» —
Кто-то пишет снова.
Все простить за это я готов
Девочкам из города Ростова,
Мальчикам из волжских городов!

В лесу,
  у школьных огородов,
Стоял березовый шалаш.
И от восхода до восхода
В нем находился строгий страж.

Мальчишка с палкой суковатой,
Он ждал,
  что, может, вор придет,
Тогда узнают все ребята,
Кто сохранил им огород.

Те дни, как будто эшелоны,
Летели к фронту.
  День за днем.
И хлебных карточек талоны
Служили нам календарем.

Готовый будто бы к походу,
Картофель армией стоял.
Мальчишка шел по огороду,
Слюну голодную глотал.

Он знал: напечь картошки может,
Она в земле здесь, рядом… вот…
Но он хранил и от прохожих,
И от себя тот огород.

Солнце встало. Небо сине.
И подъем крутой-крутой
Там,
  где горбится Россия
Безымянной высотой.

Мой попутчик смотрит с болью:
— Подожди, водитель, стой!
Нераспаханное поле
Все засеяно войной.
Гильзы выставили спины,
И, калеча косогор,
Притаившиеся мины
Прорастают до сих пор.
И глубокая траншея
Делит поле пополам.
Мой товарищ перед нею
Наклонился не к цветам, —
Так, наверно, археолог
Ворошит останки дней.
Держит он в руке осколок
Давней юности своей.
Здесь и танки, и пехота
Гнули Курскую дугу.
Здесь товарищ поднял роту,
Чтоб ударить по врагу.
И на этом самом месте
С пулей встретился тогда.
В наших книгах,
В наших песнях
Остаются те года.

Среднерусское раздолье —
Он глядит по сторонам.
А траншея делит поле,
Жизнь
  и сердце
Пополам.

Жалеть абстрактно
Многих можно.
А ты соседу помоги,
Когда в ночи скрипит тревожно
Сустав искусственной ноги.